Онлайн книга «Башня. Новый Ковчег 5»
|
— Да иди ты! Павел в сердцах выругался и отвернулся. Неприятно кольнула мысль, что Борис где-то прав, что, возможно, так поступать и говорить не стоило, и всё же… Последний разговор с Васильевым, накануне отправки, всплыл живой и нервной картинкой. Виталий своей радости по поводу того, что Павел отправляет его наверх, не скрывал. Даже тот факт, что на станции, взятой в блокаду военными, остаётся его сын, Васильева, казалось, особо не беспокоил — во всяком случае про то, чтобы Павел отпустил с ним и Гошу, он не заикнулся, просто молча выслушал, согласно кивая головой, какие действия Павел ждёт от него, когда он сменит Бондаренко на Южной. И, возможно, именно это сытое, красивое и довольное выражение лица Виталия, это ничем неприкрытое чувство внутреннего удовлетворения, вытесняющее уже обжившийся в душе и разъедающий эту душу страх, подлая мыслишка, что совсем скоро он окажется в безопасности, промелькнувшая в голубых и немного детских глазах, именно это и вынесло Павла, и он не сдержался. Выдал, глядя в сытое и гладкое лицо, всё, что он думает и о компетентности Васильева, и о его моральных качествах, и о трусости, и о Марусе… особенно о Марусе. И видя, как меняется выражение Васильевской породистой физиономии, принимая обиженный и оскорблённый вид, распалялся всё больше и больше и закончил своё высказывание на длинной матерной ноте. — Ну знаете, Павел Григорьевич, — красивый, мужественный подбородок Виталия с картинной ямочкой обиженно и возмущённо задрожал. — Ну знаете ли… я от вас за последние дни много всякого наслушался, но это… это уже переходит все границы. Как бы не пришлось пожалеть о сказанных словах. — Не пожалею. Не волнуйся, — бросил ему Павел. Он и правда ни о чём не жалел, и, если бы вдруг пришлось повторить, он повторил бы, не задумываясь. Разве что ещё парочку непечатных выражений приложил. Для закрепления эффекта. — Паша, — Борис прервал его раздумья. — Паша, посмотри-ка на меня. — Ну, — Павел недовольно повернулся к Борису. — Только не говори мне, идеалист хренов, что ты Виталию высказал всё, что о нём думаешь. — Что надо, то и высказал. — Ну ты дурак, — Борис почти застонал. — Какой же ты, Савельев, неисправимый дурак и идиот. Ты же Серёже отправил союзника — ему союзника, а нам врага, обиженного на весь белый свет и на тебя, Пашенька, лично — сам отправил, на блюдечке с голубой каёмочкой. — То есть я, что, поблагодарить его что ли за содеянное должен? — Павел вскипел. — Ты, Паша, мозгом думать прежде всего был должен. Мозгом! А не своим пламенным сердцем! — Да пошёл ты, Боря! — Павел Григорьевич! Борис Андреевич! У нас… у нас там! На командный пункт ворвался Алёхин. Оба они, и Павел, и Борис, как по команде развернулись, уставились в красное, потное лицо капитана. — На трёх КПП, Южном, Восточном и Западном рябининцы подогнали ещё бойцов. На Северном шевеленье, но судя по всему, там будет то же самое. У нас сняли часового с Восточной вышки. — Ранен? — выдохнул Павел. — Убит. Снайпер сработал чисто. А вы… а у вас, — Алёхин оглянулся, и на юном лице капитана отразилась растерянность. — Ваши переговоры? Этот ваш, он может о чём-то заикался? — Переговоры! — Борис громко выругался и вскочил. — Время! Паша, сколько времени? Да твою ж мать… Примерно то же самое вырвалось и у Павла. Пластмассовые часы, с которых обычно Павел глаз не сводил в ожидании телефонного звонка, и о которых он напрочь забыл в пылу ссоры с Борькой, показывали двадцать минут десятого. |