Книга Башня. Новый Ковчег 5, страница 273 – Евгения Букреева, Ольга Скляренко

— Конечно, можно, Мария Григорьевна, — Гоша бросился ей навстречу, вытянулся, расплылся в счастливой улыбке.

Мария Григорьевна быстро прошла в комнату, смешно повела носом, уловив запах куриного супа, остатки которого всё ещё плескались на дне стоящего перед Киром лотка.

— А у вас тут вкусно пахнет, — засмеялась она и уселась на место Гоши, в ноги к Киру. — Ну чего застыл, герой? Давай, доедай свой суп.

— Да я уже всё, наелся, — Кир покраснел и отложил ложку в сторону.

— Доедай-доедай, — скомандовала она. — Даже говорить с тобой не буду, пока ты всё не доешь.

Каким-то чутьём Кир понял, что спорить с этой женщиной бесполезно — ей, судя по всему, даже сам Савельев не решался противоречить, а уж Кир против Павла Григорьевича пожиже будет, потому Кирилл снова схватился за ложку и принялся, торопясь, доедать суп. Она, насмешливо улыбаясь, наблюдала за ним, но в этой насмешке, сквозившей в родных серых глазах (такие глаза были у его Ники, и у Павла Григорьевича, и у этой маленькой женщины), Кир не видел ничего обидного — напротив, смешинки, игривыми звёздочками, рассыпавшиеся по серой радужке, были привычными и знакомыми. Когда-то он на них и попался, утонув в глубине пасмурных глаз незнакомой рыжей девчонки, к которой, смеясь и кривляясь, его подтолкнула судьба, девчонки, которой ему сейчас так не хватало.

— Ребята, вы нас с Кириллом не оставите одних? — Мария Григорьевна провернулась к Кате и Гоше, которые всё это время, пока Кир, давясь, приканчивал свой суп, стояли в стороне, у двери. Невысокая Катюша едва доставала Гоше до плеча и в тесной комнатке почти прижималась к нему, а Гоша, ошалев от такой близости, не решался пошевелиться.

— Конечно, — первой очнулась Катя.

— Ну и отлично! — Мария Григорьевна забрала у Кира поднос и сунула его в руки Гоше. — А посуду отнесите в столовую, а то здесь у вас так ароматно пахнет, что я сейчас с голодухи сознание потеряю, — и заметив, встревоженный взгляд Гоши, Мария Григорьевна тут же звонко расхохоталась. — Да шучу, шучу я. Я уже поела. И перестань, Гоша, смотреть на меня так. Я тебе не Павел Григорьевич, меня бутербродами закармливать не надо.

Бедный сосед Кира покраснел до кончиков волос, и, наверно, если б не Катя, которая схватив его за рукав, увлекла за дверь комнаты, Гоша, наверно, грохнулся бы в обморок, как засмущавшаяся девица.

— Ну что, Павел Григорьевич у тебя уже был?

От такого, заданного в лоб вопроса — Мария Григорьевна была не из тех людей, кто ходит вокруг да около — Кир опешил, испуганно вскинулся, натолкнулся на серьёзные серые глаза и растерялся ещё больше. Савельев? Здесь? Кир принялся быстро перебирать в уме, где он ещё успел накосячить, да ещё так, чтобы Савельев заявился сюда собственной персоной. Для полного счастья ему только Павла Григорьевича сейчас не хватало. Где-то на периферии сознания промелькнуло, что Савельев узнал про то, что на самом деле произошло на тридцать четвёртом — Литвинов разболтал, этот мог, — и под ложечкой неприятно засосало. Чёрт, после всего, что случилось, после всех его художеств, эта встреча с Павлом Григорьевичем станет, наверно, последней в жизни Кира.

Кирилл торопливо огляделся, словно пытался запомнить напоследок всё, что его окружало: сиротливое убранство комнаты, серый стол, похожий на ученическую парту, заваленный Гошиными графиками и распечатками, ряд светильников в металлической оправе, вмонтированных в потолок, стул, на спинке которого кто-то нацарапал своё имя, то ли Веня, то ли Ваня, буквы были полустерты — Ване или Вене так и не удалось увековечить себя в памяти потомков. Взгляд скользнул дальше, упёрся в шкаф, куда эта смешная парочка Катя с Гошей сложили его одежду, и Кир опять вспомнил, что он в одних трусах, сидит, стыдливо прикрывшись одеялом, перед женщиной, которая каким-то странным образом напоминала ему Нику, хотя и была совсем на неё не похожа. Отчего-то именно то, что он, как последний дурак, без штанов, кольнуло его больше всего. Кир живо представил, как сюда врывается разъярённый Савельев, что-то рявкает, хотя… чего там уже рявкать — сразу пристукнет, за Нику Павел Григорьевич убьёт любого, а он, Кир, перед ним в этих трусах, жалкий, нелепый… ничтожество, что и говорить.