Книга Башня. Новый Ковчег-3, страница 186 – Ольга Скляренко

— А я Ставицкого ещё со смерти Кашина стал подозревать, — встрял Мельников. — Уж больно вовремя тот помер. Для Ставицкого вовремя. Да и именно он тогда с ним рядом находился. А потом похожая смерть Ледовского, но тут меня Рябинин с толку сбил.

— Да, Рябинин, — Величко поморщился. — То, что Рябинин заодно со Ставицким — это очень плохо. По сути, это меняет весь расклад, причём не в нашу пользу. Каким бы Рябинин не был слабым и трусливым — за ним армия. Вся эта отлаженная смертоносная машина, созданная старым генералом. И противопоставить этому нам пока нечего. Что думаешь, Павел Григорьевич? Кого будем бросать на вооруженных солдат? Инженеров Руфимова? Моих работяг? Или врачей Олега со скальпелями?

Шутка у Константина Георгиевича вышла невесёлая, никто не засмеялся. Савельев бросил быстрый взгляд на Бориса, и тому не нужно было растолковывать, что стояло за этим взглядом. Армия и Рябинин были ахиллесовой пятой, путали все карты, делали игру не просто опасной, а смертельно опасной.

— А что за охрана там на АЭС? — Величко негромко побарабанил пальцами по столу. — Марат сказал, там вооруженная команда. Она кому подчиняется?

— Мне, — нехотя признался Павел.

Величко замолчал и с интересом посмотрел на Савельева.

Борис со своего места внимательно следил. Когда Павел впервые рассказал ему про отряд, охраняющий АЭС, и про полковника Долинина, который находился в непосредственном подчинении Савельева, Борис искренне недоумевал, почему Пашка так упорно не желает воспользоваться этим. Достаточно было связаться с Долининым, чтобы получить верную и надежную охрану и с её помощью вернуться на законный трон, с которого его низвергли — всё лучше, чем прятаться в больнице у Анны, где их могли в любой момент прихлопнуть, как мух в банке. Но Павел в этом вопросе стоял насмерть. Нет и всё. У Долинина другая задача. Более важная. Гораздо важней, чем жизнь Павла Савельева. Борис не сразу это понял, далеко не сразу. Будь он на Пашкином месте, он бы воспользовался этим не задумываясь, а Пашка нет, и, когда до Бориса наконец-то дошло, почему, опять пришло осознание того, что он проиграл — вчистую проиграл дураку и идеалисту Савельеву.

Почему-то вспомнились уроки истории Иосифа Давыдовича, про прежние войны, которые вела Россия — старое, забытое и полустёртое название страны, осколками которой они все являлись, и которую они не помнили и не могли помнить, хотя их учитель не уставал повторять, что этого забывать нельзя, это корни, то, что крепко держит человека на земле. Вспомнились рассказы о героях, которые закрывали грудью дзоты и бросались на колонны врагов в горящих самолётах. Стояли насмерть там, где нельзя ни выжить, ни уцелеть. Умирали от голода в блокадном городе с красивым названием Ленинград. Писали на шершавых камнях непокорённой крепости «Умираю, но не сдаюсь». Разве все эти люди, о которых им рассказывал их старый учитель, не любили жизнь? Любили. Ещё и как. Может, даже больше, чем кто-либо другой. Но за их жизнями и их смертями стояло нечто большее, чем жизнь и смерть отдельного человека — за ними стояли другие люди, жизни этих людей, страна, земля и само будущее человечества. До Бориса это дошло только сейчас, а Пашка понимал, всегда понимал и не только. Он был сам из той породы, из тех, которые идут и закрывают грудью дзот.