Книга Миллион оттенков желтого, страница 20 – Елена Логунова

Мы с подругой родом с Кубани и умеем готовить правильный борщ. В идеале в нем должно быть два вида мяса, которое нужно варить поочередно и… Но не буду уподобляться Марфиньке с ее художественной декламацией рецептов для примуса.

— Воля, ты же знаешь: коту нельзя есть слишком много человеческой еды, — напомнила тетушка зверю. — Могу предложить прекрасный сухой корм. Будешь?

— Мо-о, — скандальным голосом молвил кот, хлестнул хвостом и в два прыжка ускакал наверх — в светлицу, а потом, судя по скрипу форточки, за окно — на крышу.

— Можете сами есть свой сухой корм, — машинально перевела я с кошачьего на человеческий и покачала головой. — Однако разбаловали мы животное!

— Ничего, нагуляется — слопает и корм, — рассудила Ирка и переместилась к плите. — Все будут борщ, я наливаю?

Бум! Входная дверь содрогнулась. Старинный бронзовый колокольчик, которым тетушка сзывает домочадцев к столу, ударился о стену и приглушенно звякнул.

— Кто стучится в дверь ко мне? — подняла брови тетушка.

— С толстой сумкой на ремне! — подхватила я цитату.

— С цифрой 5 на медной бляшке, в синей форменной фуражке? Это он, это он — ленинградский почтальон!^[4] — с удовольствием присоединилась к декламации Ирка.

Она неплохо знает детскую поэзию — еще недавно вслух читала книжки своим сыновьям-близнецам.

Дверь снова содрогнулась. Я не стала сразу открывать ее, сначала посмотрела в глазок и сообщила присутствующим:

— Это не почтальон. Это Кружкин.

— В такое время? — Ирка поглядела на часы на стене.

Василий Кружкин — художник. Как большинство уважающих себя представителей богемы, он ведет преимущественно ночной образ жизни, и полдень для него все равно что для обычного человека глухой предрассветный час.

Явление Кружкина народу в неурочную пору вызывало тревогу.

— Что-то случилось, — предположила моя подруга и кивком велела мне открыть.

Я распахнула дверь и сразу же отпрыгнула в сторону, потому что Василий незамедлительно рухнул на колени и ударил челом в пол:

— Иринушка! Прости меня, дурака! Не вели казнить, вели миловать!

— Вася, ты спятил? У меня и без тебя есть кого миловать, я давно замужем, ты забыл? — Ирка похлопала по ладони половником, прозрачно намекая на готовность пустить его в ход не по прямому назначению.

— А чем это у вас пахнет? — Не осознавший угрозы Кружкин поднял голову и принюхался.

— Хотите борща, Василий? — разумеется, предложила гостеприимная тетушка.

— А хочу! — Кружкин раздумал подавать челобитную, вскочил на ноги и резво проследовал к столу.

Ирка поместила перед ним дымящуюся тарелку, потом наполнила еще две — для нас с тетушкой, положила ложки, выставила нарезанный хлеб, сметану и солонку. Оглядела композицию и села напротив Василия:

— Так что стряслось?

— Случилось страшное, Иринушка! — Кружкин выпучил глаза, то ли в ужасе, то ли Ирка с чесноком и перцем перестаралась.

Я осторожно попробовала борщ — нет, не слишком острый.

— Украли твой портрет!

— Какой портрет? С котом и игрушками? — Ирка недобро прищурилась. — Тот самый, который ты обещал подарить мне сразу после выставки в Италии?

— Его в Милане украли? — В отличие от подруги, я не возмутилась, а восхитилась. — Вась, я считаю, это успех!

— Его украли не в Милане, а уже здесь, в Петербурге. И это не успех. — Василий положил краюху хлеба и ложку, чтобы двумя руками вцепиться в волосы. — Это провал! Мне не заплатят обещанное и потребуют вернуть аванс, а я его уже потратил!