Книга Миллион оттенков желтого, страница 32 – Елена Логунова

— Это не гильотина? — прищурилась я.

— Нет, всего лишь старинный станок, резак или что-то вроде того, — успокоила меня Ирка. — Тут раньше полиграфическое предприятие было. Цеха, конторы — все объединили в культурный центр.

— Ты молодец, успела подготовиться, — похвалила я, походя прихватив со стойки буклет-афишу выставок.

— И даже поэтажный план здания в Сети посмотрела, — похвасталась подруга. — Правда, ничего не запомнила. Очень запутанная планировка: тут и выставочные залы, и мастерские художников, и столовая с буфетом, и магазинчики…

Я заглянула в буклет:

— Выставка, где уже не блеснет наш друг Кружкин, на третьем этаже.

В будний день в галерее было пусто.

— Бесплатный вход — недостаточно мощный стимул, — предположила Ирка, пока мы с ней шагали длинной и извилистой, как желудочно-кишечный тракт, вереницей разнокалиберных залов и коридоров с аппендиксами. — Вася сказал, тут аншлаг бывает только на вернисажах с фуршетом. Тогда одних только художников полная коробочка набивается, они же вечно голодные.

— Не все! — неожиданно вмешался в наш разговор какой-то джентльмен, дотоле созерцавший впечатляющего размера картину.

На ней был изображен носорог, с разбегу ныряющий в огромные ходики — ту дверку, из которой обычно кукушечка высовывается.

Я представила себе нашу русскую птичку, пронзенную острым рогом ворвавшегося в ее мирный домик африканского зверя, и мне стало грустно.

— «Ветер перемен», — тем временем прочитала Ирка название произведения, написанное на специальной табличке. — А ветер откуда? — она пытливо присмотрелась к носорогу, ориентированному к зрителю могучей филейной частью.

Ее автор картины выписал тщательно, любовно, с большим знанием носорожьей анатомии.

— Ах, боже мой, это же метафора! — почему-то рассердился джентльмен.

Он развернулся к нам, и я узнала его лицо по фото в буклете.

— Вы Романюк, да? Простите, не запомнила ваше имя. — Я торопливо зашуршала страничками.

— Антон Андреевич, — чуть досадливо представился художник. — Можно просто Антон, я не люблю пафоса.

— А по вам и не скажешь, — брякнула Ирка, выразительно оглядев «просто Антона» с зализанной гелем макушки до мягких туфель из синего нубука.

В промежутке располагались дизайнерские джинсы цвета ультрамарин и пудровый замшевый пиджак поверх классической французской тельняшки в молочно-синюю полоску. Бледно-розовый блин невыразительного лица в верхней части объекта на фоне модного дорогого наряда бесследно терялся.

— Я слышала, одну из ваших картин недавно купили за полмиллиона, — сказала я, чтобы сгладить неприятное впечатление, произведенное бестактностью моей подруги. — Поздравляю!

— За полмиллиона рублей! — отмахнулся художник. — Вот если бы долларов…

— Носорог, пускающий ветры, тоже ваша работа? — Ирка — образец неделикатности — кивнула на картину.

Романюк не успел ей ответить. Подруга задала новый вопрос, и опять обидный для творца:

— А не подскажете, где тут чудесная работа Василия Кружкина? «Портрет прекрасной дамы с котом и игрушками»?

— Кружкин, Кружкин… — забормотал «просто Антон», притворяясь, будто пытается вспомнить, даже пальцами пощелкал. — Боюсь, не знаю такого.

— Антон Андреич, я могу вам помочь? — Привлеченная нетерпеливыми щелчками, из плохо освещенного ответвления коридора выступила ухоженная молодая дама.