Книга Брошки с Блошки, страница 44 – Елена Логунова

Я резко сдернула его с ладони во всех смыслах нечистого на руку мастера, зажала в кулаке, бросила подруге:

– Уходим!

Мы вышли из каморки и вернулись на улицу.

– А это точно наш браслет, в смысле, Волькин ошейник? – спросила Ирка. – Ты даже не рассмотрела его толком! Не напрасно мы деньги отдали, а?

– Не напрасно. – Я распустила и потрясла недлинную цепь сверкающих прозрачных горошин. – Это наша вещица, та самая, что на Вольке была. Только – видишь? – замочка нет. Видно, сдернули ошейник с кота, концы и оборвались.

– Замочек же не родной был, его совсем недавно Боря припаял, халтурщик мелкий, – припомнила подруга. – Так. Что делать будем?

Она зачем-то огляделась, а я посмотрела на часы в мобильнике, который так и держала в левой руке, прикинув время и расстояния.

– Тетушка может еще немного подождать свои вещи, давай вернемся в наш двор…

– И там набьем морду Кружкину! – с готовностью согласилась Ирка, кровожадно ощерясь. – Подумать только – обидел нашего кота! Художник, называется! Подлец он, а не мастер живописи в жанре ню! Да я его за Вольку… самого в натюрморт превращу!

– Только не сразу, сначала мы должны его допросить! – уточнила я новый план действий.

Пылая жаждой мщения, мы проследовали обратно, ворвались в наш подъезд, взлетели по лестнице на четвертый этаж и в четыре руки замолотили по двери приюта живописца.

Дверь, обитая потрескавшимся дерматином с торчащими из прорех клочьями серой ваты, приглушала звуки кулачных ударов. Мы это быстро поняли и энергично попинали ее ногами.

Дверной косяк осыпал нас крошевом штукатурки, а мужской голос из квартиры – ругательствами. В переводе с затейливого матерного на литературный русский смысл фразы сводился к вопросу о личности граждан, неожиданно явившихся в неурочный час.

– Мы это! – рявкнула я. – Соседи снизу!

– Прекрасные девы? – Голос за дверью подобрел.

Я мысленно отметила, что и меня удостоили почетного звания, но ничего по этому поводу не сказала, потому как Василий трагически ошибся. Девы к нему явились не столько прекрасные, сколько злые. Вроде фурий или гарпий.

Не зная об этом, Кружкин доверчиво распахнул нам дверь и свои объятия. Гарпия Ирка влетела первой, вонзила акриловые когти в хилые плечи Василия и пригвоздила того к стене.

– Какая страсть, какая экспрессия! – пробормотал живописец, продолжая трагически заблуждаться относительно цели нашего визита.

– Ты! – сказала я, шагнув в захламленную прихожку и захлопнув за собой дверь. – Признавайся, что сделал с Волькой?!

– С каким Волькой, не знаю я никакого Вольку, – забормотал Кружкин и вдруг замолчал. Видно, вспомнил, что одного Вольку знает – так звали мальчика-пионера из книжки про Хоттабыча.

Я молча вытянула из кармана хрустальную гирлянду и потрясла ею перед носом допрашиваемого:

– Узнаешь?

– Нет… да… а что? В чем проблема? – Он неожиданно вспучился, выгнув грудь колесом, и едва не оторвался от стены, но Ирка с уничижительным «Не дуйся, лопнешь!» притиснула его обратно.

– Проблема в том, что эта вещь была на шее у нашего кота, который бесследно пропал! – объяснила я. – Вчера ушел гулять в парадном ошейнике, а сегодня мы нашли его в скупке…

– Не кота – ошейник, – зачем-то вставила Ирка.

– Понятно, что ошейник, котов в скупку не сдают, – сердито заметила я и осеклась: вспомнила чучело рыси в лавке дядюшки Боруха.