Книга Не плачь, Рапунцель!, страница 34 – Елена Логунова

– Кому фемина, а кому Ирина Иннокентьевна, – строго молвила моя подруга, неторопливо спускаясь по крутой лестнице из светлицы. – Вася, сколько можно, а? Сто раз уже говорила – не буду я твой музой! У меня свой муз есть. Муж то есть.

– Но Иринушка… Иннокентьевна! – возроптал Кружкин, молитвенно складывая ладошки.

Я бесцеремонно вытянула из его сложенных рук бумажки:

– Это что у нас, билетики? А куда?

– Контрамарки? – подобрела Ирка.

Как дама экономная, она нежно любит бесплатные развлечения.

– Приглашения! – объяснил Кружкин и горделиво расправил плечи. – На открытие выставки в Доме художников, вэлкам, так сказать…

– Персональная выставка, неужто? – Подруга сошла с лестницы, но не остановилась, обходя по кругу Василия и глядя на него с новым интересом.

– Не персональная, но я один из видных участников. – Кружкин, мелко перебирая ногами в войлочных тапках, закружился на месте, продолжая подобострастно взирать на прекраснейшую фемину Ирину.

– Мя! – пренебрежительно вякнул вездесущий Волька, которого мне пришлось поспешно отодвинуть, чтобы он не попал под ноги вальсирующему Василию.

– Мямлить не надо! – полностью развернула кошачью реплику Ирка. – Говори, Вася, честно и прямо, к чему этот троянский коник – приглашения на выставку? Или ты думаешь, я туда с тобой пойду? Нет уж, предпочту компанию лучшей подруги.

– И мудра, и проницательна! – восхищенно поцокал Кружкин и вдруг бухнулся на колени. – Не губи, Иринушка! Смилуйся!

– Вась, ты пьяный, что ли? – испугалась Ирка. – А ну, встань! Поднимайся, я сказала! Лен, помоги мне!

Вдвоем мы с трудом развели молитвенно склеенные ладони гостя, дружно потянули его за руки и кое-как подняли художника на ноги. Он сокрушенно качал головой и взирал на Ирку с великим прискорбием.

– Мы! – вякнул Волька и запрыгнул на стол, чтобы наблюдать за происходящим с максимальным удобством.

– Мыслится мне, кто-то спятил, – согласилась я с котом. – Или допился до белой горячки. Василий, объяснитесь!

Все оказалось очень просто. Кружкин заявился на выставку с работой, которую не мог предоставить в срок, потому что «в момент случайного умопомрачения» (по пьяни, поняли мы) продал ее и даже не помнил – кому. То есть вернуть картину, выкупив ее обратно, Василий не мог. Отказаться от участия в выставке тоже было невозможно – такого удара репутация художника могла и не выдержать.

– В другой раз не позовут ни на вернисаж, ни даже на ярмарку, в каталоги не включат, на конкурс не примут, субсидий не дадут, еще и из Союза попрут, а значит, и льгот никаких не будет, – скупо обрисовал свои печальные перспективы живописец.

– Плохо дело, – согласилась Ирка. – А только я тут при чем?

Оказалось, Ирина свет Иннокентьевна – последняя надежда горе-художника. Заявленная на выставку работа называлась «Портрет прекрасной дамы», какой именно – никто не знал, а сам художник уже и не помнил. Соответственно, ему достаточно было запечатлеть на холсте любую другую Прекрасную…

Вот только все прочие не вдохновляли живописца так, как фемина Ирина, и Василий резонно опасался, что с другой натурщицей банально не успеет закончить работу в срок, а он был сжатый, как пружина перегруженного дивана: всего три дня.

– Смилуйся, матушка, попозируй! – взмолился Кружкин. – А я тебе потом портрет подарю! Пройдет выставка – и сразу заберешь его.