Книга Не плачь, Рапунцель!, страница 46 – Елена Логунова

Я позвонила подруге сразу после того, как участковый покинул «Мир шавермы».

– Это ужасная несправедливость, и вообще: история любви должна завершаться словами «и жили они долго и счастливо», а не «и сидел он двадцать лет без права обжалования приговора»! – разволновалась Ирка. – Да мы… Да я…

– Да ты для начала успокойся, – попросила я. – Давай-давай, подыши, отвлекись, подумай о хорошем. Как ваш поход на ярмарку?

– Я купила елочные игрушки. Небьющиеся и патриотические.

– В цветах российского флага? Или маскировочной окраски?

– Не настолько патриотические. Раскрашенные под хохлому и гжель.

– Прекрасно. А как тебе дворец – особняк Мясникова?

– Прекрасный дворец. Не морочь мне голову! – рассердилась подруга. – Если официальное расследование закончено и полиция всех собак повесила на бедного узбека, это не значит, что и мы сложим лапки! Я настаиваю на продолжении дела! Сейчас посоветуюсь с Вадиком, и будем принимать решение.

Я вышла из «шавермишной» (или надо говорить «шаверменной»?) и медленно побрела к своему дому.

На стройке за забором, протянувшимся вдоль тротуара, громко переговаривались на чужом языке работяги. «Бахтияр, гыр-мыр-пыр бетон!» – услышала я.

Пропуская меня, перестал царапать плитку метлой черноглазый смуглый дворник в куртке-робе и штанах со светоотражающими полосками.

За стеклом витрины я увидела кассира – широколицего брюнета со сросшимися бровями.

Навстречу мне – теперь уже я посторонилась – проехал на велосипеде доставщик в зеленом плаще и с большой сумкой-коробкой за плечами. Из-под кепки торчали давно не стриженные жесткие черные волосы, глаза смотрели с вечным прищуром.

Отчего-то снова вспомнилось, как маленькой ленинградской девочке после Ташкента мерещились милые ослики на гранитных мостовых и раскидистые деревья мушмулы над каналом Грибоедова…

В моем кармане завозился телефон, на время беседы с участковым лишенный голоса. Я вытянула вибрирующий аппарат и приняла вызов.

– Привет, – сказал Архипов, хотя я ожидала услышать Ирку. – Меня, конечно, радует, что при таком раскладе мы с тобой вне подозрений, но в то, что убийца – случайный узбек, почему-то не верится. И я ужасно не люблю халтуру, привык добиваться наилучшего результата. У меня есть еще целая неделя, чтобы во всем разобраться. Ты как насчет того, чтобы продолжить альтернативное расследование?

– Я – за! – громко (я услышала) сказала Ирка, хотя спрашивали не ее.

И что я могла ответить?

– Выйду воздухом подышать, – сказала я мужу и сыну вечером после ужина. – Ненадолго, вы пока чай заваривайте и тортик режьте.

Ехать в город, чтобы встретиться там с Иркой и Вадиком, у меня не было времени: недописанный роман требовал внимания. А совещаться по телефону я отказалась – не хотела, чтобы мои мужики оказались в курсе наших детективных дел.

Они не осуждают мое увлечение частным сыском, но и не одобряют его. Считают, что свободное от работы время я должна посвящать им, а не каким-то там преступникам.

Я не хотела, чтобы мои любимые лишний раз ревновали жену и мать к маньяку-убийце. Поэтому мои Ватсоны сами приехали в Мурино и вызвали меня на конспиративную встречу эсэмэской.

У канала с уточками было темно, единственный в этой полудикой местности фонарь освещал огороженную собачью площадку, где сейчас никого не наблюдалось. Ирку и Вадика я тоже не увидела, поэтому пошла на возбужденное кряканье и не ошиблась. Ближе к каналу я разглядела смутно белеющие во мраке две почти сплошные дуги: моя подруга и наш новый приятель безостановочно, как заведенные, метали в воду какой-то порционный провиант, как оказалось – сладкие кукурузные шарики. Уточкам необычное угощение нравилось, они сновали в зоне падения манны небесной, как маленькие моторные лодки. Типичная питерская картина, только разведенного моста над ночным каналом не хватает.