Книга Лебединая песня мамонта, страница 101 – Елена Логунова

– Прикидывался, значит, – засмеялась я. – Коварно скрывал свою домостроевскую сущность, подлый эксплуататор!

– Именно так молодая жена и подумала, – энергично кивнула Марина, чуть не клюнув носом вишенку на торте.

– И что было потом? – уже с интересом спросила Ирка и села, готовясь слушать дальше.

Она очень любит мелодрамы.

– А потом девочка собрала вещи и ушла. Мальчик не понял почему. Пришел ко мне выяснять, что с ним не так, чем он оскорбил свою любимую. – Марина закинула в рот вишенку. – Кое‑как разобрались.

– И что, помирились они? – не успокоилась Ирка.

– Помирились.

– И все‑таки девочке не стоило так психовать из-за того, что мальчик начал есть без нее, – рассудила тетушка.

– Он не особо виноват, – согласилась Марина. – Пребывал в плену шаблона! По инерции перенес на жену привычную ситуацию с мамой.

– Вот именно! – Я щелкнула пальцами и встала. – Именно это произошло и в нашем случае! Мы попали в плен шаблона и не поняли, что человек‑то другой!

– Мы тебя и сейчас не понимаем, – сказала Ирка и тоже встала, выразительным жестом попытавшись приземлить меня. – Но остальным я сейчас все разъясню…

– Погоди, дай сначала мне сказать, – попросила я. – Пожалуйста! Поверь, так надо.

Я не хотела, чтобы Ирка озвучила свою версию событий.

– Даже не знаю, что такое важное ты хочешь сказать, – проворчала подруга, но все‑таки снова села на место.

– Я хочу сказать, что наш Олег – никакой не Олег.

В наступившей тишине раздался негромкий стук – раз и другой: это Бордовский положил возвращенные ему камни справа и слева от своей тарелки.

– Может, вы? – Я посмотрела на участкового, предлагая ему взять слово.

– Нет-нет, это не мой звездный час, – отговорился тот и потянулся за тортом.

– Хорошо, тогда я сама.

Я виновато посмотрела на Ирку и начала:

– Жили-были два парня, соседи по дому: в восемьсот тринадцатой квартире – Олег, в восемьсот двенадцатой – Виктор. У них было трудное детство, оба остались без семьи и жили в чужом для них городе уединенно, хотя и по разным причинам.

Олег не заводил друзей, чтобы не приглашать их в свою съемную квартиру, где он хранил и фасовал наркотики. А у Виктора имелся диагноз, не позволяющий вести активную жизнь, и, зная о своей неизлечимой болезни, был готов уйти в любой момент. Потому и не социализировался: друзей и подруг не имел, на работу официально не устраивался. Зарабатывал тем, что писал код – он был очень умный, возможно, компьютерный гений.

– Почему был? Мы чего‑то не знаем, с ним что‑то случилось? – забеспокоилась Ирка.

– Я тут ни при чем! – в ответ на ее подозрительный взгляд вскинул руки Чайковский.

В руках у него были нож и вилка. Под мой рассказ участковый кушал тортик.

А почему нет, он уже слышал это вчера.

– Наверное, он не хотел отдавать мои гальки, – предположил Бордовский и от греха накрыл свои бесценные камни ладонями. – Возможно, оказал сопротивление, стрелял…

– Что, вторая стрельба?! – пуще прежнего встревожилась Ирка.

– А была и первая?! – схватилась за сердце тетушка, которой мы эту шокирующую подробность не сообщали.

– Штъешвы… Пардон, стрельбы сегодня не было, – спешно прожевав и проглотив загруженный в рот шоколадный бисквит, ответил Чайковский. – А того, кто стрелял в прошлый раз, уже нашли, это был, скажем так, коллега Олега по наркобизнесу.