Книга Круговорот благих намерений, страница 29 – Юлия Ефимова

Было видно, что Ветта ничего не поняла, но, будучи женщиной мудрой, промолчала. Она помнила еще одну якутскую мудрость: «Хочешь жить счастливо – не тащи чужую жизнь в свою, потому что ты никогда не знаешь, сколько там грязи».

ДНЕВНИК

Воспоминания Петра Петровича Проханова

Москва, 1993 год

Воевода и Шамаханская царица

– Короче, – сказала Маринка, глубоко затянувшись сигаретным дымом, – можно для нашего Буратино документы выправить?

Пётр улыбнулся. Его псевдо-жена тоже стала называть Тарика Буратино. Да и вообще, в последний год жить они стали странно, но хорошо. Пётр словно бы душой отогревался, правда, страх, который пауком залез в душу еще в детстве, тоже стал расти. Пётр боялся за каждого члена его выросшей семьи и оттого становился немного тираном, контролируя каждый шаг всех, ну, естественно, кроме Маринки.

Когда они с ней поженились, то всё словно бы встало на свои места. Снегурочка стала ему официально дочкой и почти переехала к Пётру, потому как ее матери всё чаще не бывало дома. По вечерам они втроем под старым зеленым абажуром делали уроки, и Буратино, которого официально в школу было не устроить, проходил программу по учебникам Олеси. В семье появились правила: чистота, уроки и строгая дисциплина. Слово папы Пети, как теперь оба его называли, было законом. Маринка появлялась раз в неделю, целовала дочь и обнимала Буратино как своего, потом на кухне под бутылочку водки плакала и обещала бросить свое проклятое занятие и пойти в ларёк продавщицей, но наутро, проспавшись, вновь убегала на свою работу. Пётр понимал, что дело уже даже не в деньгах, она привыкла к такому образу жизни, как наркоман привыкает к дозе и уже не может иначе.

– У меня клиент есть, директор детского дома в Химках, но он жадный, собака, до жути. Просит много – двадцать тысяч, и не деревянных, а зеленых. Я, конечно, кое-что скопила, но это капля в море… – Маринка переминалась с ноги на ногу от холода и сильно затягивалась какой-то черной сигаретой.

– У меня тоже есть немного, но то, что он просит, это космическая сумма, – заключил Пётр грустно. Маринка пришла к нему на работу, и сейчас они стояли у черного хода ресторана.

– Жалко, – вздохнула она, глубоко затягиваясь сигаретой, – а то он мог бы через свой детдом усыновление на нас с тобой оформить. Пацану бы в школу ходить, не всегда же такие времена гнилые будут, может, еще и наладится жизнь. Слышь, Петя, – вдруг спросила на полном серьезе Маринка, – как думаешь? Наладится? Или всё, кирдык России?

Пётр на ее философский вопрос лишь неуверенно пожал плечами.

– Вот и я не знаю, – согласилась с ним Маринка. – Но надеяться-то надо. Я вот что думаю: может, мою хату продать, будем у тебя жить, а я работать в гостиницу уже давно пристроилась, там и контингент лучше, и денег больше платят, и охрана опять же.

– Всё равно не хватит, – вздохнул тяжело Пётр. – Ты, Марин, придержи этого директора, скажи, дадим, пусть документы готовит, а я что-нибудь придумаю.

– Принято, – кивнула Маринка, затушив окурок мыском высокого сапога. – Только он задарма ничего не сделает, а если мы его кинем, еще и сдаст нас, – вздохнула она.

– Хорошая ты, Маринка, – не к месту сказал Пётр. – Бросала бы ты распутство свое, выживем как-нибудь.

– Нет, Петя, я плохая, – грустно ответила жена. – Меня уже не спасти. Тебе спасибо, что не даешь совсем на дно упасть и за Олеськой присматриваешь. Если бы не ты, даже не знаю, где бы мы уже с ней были. Ладно, пойду. Вечером забегу, бабки подобьем, посмотрим, сколько у нас.