Книга Белая колбаса любви, страница 125 – Янина Береснева

Тут я загрустила, но потом глянула на Пелагею, которая вертелась на стуле, как уж на сковородке. Вот уж кому еще хуже, чем мне. Родственнице сидеть с завязанным ртом — это пострашнее пыток. При ее-то любви к болтовне.

— Ты зачем ей рот заклеил? Я понимаю, в фильмах крутые ребята так всегда делают, но тут и так никого нет. Да и ты не крутой парень. Чего же человека понапрасну мучить?

— Да эта чокнутая болтала без умолку, надоела хуже горькой редьки, — веселился он, а я решила поддержать светскую беседу и покивала:

— У нее хроническое недержание слов.

— Ага, это точно. А орать тут действительно толку никакого, — удовлетворенно кивнул он. — Соседей нет, ближайший обитаемый дом далеко, а хозяева этого вообще за границей. Пока явятся на Родину, вас уже крысы в подвале съедят.

— Ты псих и убийца, тебя же все равно найдут. Петьку ты убить хотел? Ну конечно, он стал шевелиться и, видимо, что-то раскопал. Пока его дружок безуспешно меня шантажировал, он пробивал вторую версию и напал на твой след. Точнее, на след Зверева. Потом ты появился, стал следить за ним, скорее всего, он тебя засек. Или дружки его подсказали, что за ним хвост. Вот он и стал тебя пасти, а тебе это очень не понравилось. Славку тоже ты хлопнул, наверное, тот позвонил тебе и предложил заплатить ему за молчание. Или ты хотел подставить меня? Убила пасынка и шантажиста, а сама слиняла за границу с бабками.

— Не жди, что я начну тебе объяснять, что к чему, — оборвал меня Зверев. — Это в твоих дурацких книжках злодей по два часа объясняет, кого и за что он убил, а потом приходит герой и спасает прекрасную леди.

— Еще один ненавистник моих книжек, — хмыкнула я. — Пора открывать клуб нелюбителей моего творчества.

— Борька твой сам виноват, хотел всех кинуть, тебя в том числе. — Все-таки Зверева потянуло исповедаться. На это я рассчитывала, памятуя, что преступникам всегда хочется выговориться напоследок. — Его прессовали со всех сторон. А так… Нет человека — нет проблем. Расчет был простой: ахметовцы думали бы на черновцев, а те — наоборот. Это давало время… Не разобравшись, шумиху поднимать не стали бы — не по понятиям.

— Тебя бы очень устроило, если бы они друг другу глотки перегрызли.

— Пока бы они разобрались, что к чему… Все было схвачено: жмуриков мне знакомый подогнал, машина горела любо-дорого. Прокололся на мелочи: вернулся за деньгами в этот чертов город. Пришлось наведаться в свою старую квартиру, хотел забрать фотографии с Галей и кое-какие документы, а в квартиру вздумалось наведаться этому малокососу Петьке. Я успел уйти, но за Петькой присматривали, и меня засекли.

— Значит, после убийства Бориса ты у бабы своей прятался, — тянула я время, — она тебе и операцию сделала. Волосенки покрасил, очки нацепил, голливудская улыбка, а еще и похудел. Тебя прямо не узнать. Что ты ей наобещал? Что женишься? Или денег отвалишь?

— Все бабы — дуры, — презрительно скривился он. — Вот ты, к примеру, ринулась сюда одна, без своего хахаля, головой рискуешь. А ради кого? Она тебе что, родственница? Дура и есть. Вот и Галина. Жалостливая очень. Я ей сказал, что стал свидетелем убийства Бориса, еле смылся, а свидетели долго не живут. Вот она меня и прятала на даче у тетки. И операцию мне по-тихому сделала в клинике в ночную смену, все чин-чинарем. Я с новым паспортом и новым лицом уехал в Израиль, потом и Галка приехала ко мне. Я добро помню, помог ей, в крутую клинику устроил, денег дал, так что она не в обиде. Может, и женюсь.