
Онлайн книга «Гремучий студень»
— С чем пожаловали? Он явно привык жить на широкую ногу. Халат носил парчовый, хотя и давно не стиранный. В этом золотом роскошестве артист возлежал на широкой кровати у окна. Выслушав посетителей, взболтал бутылку и приложился к горлышку, в этот раз — надолго. Потом заговорил: — Грабеж… Бомба… Что вы такое лопочете? — помятое лицо Михаила Ардалионовича выражало беспросветную скуку, но голос был прекрасного тона, такой непременно должен покорять сердца зрителей, особенно дам. — Вчера мне нездоровилось, потому из дома не выходил. Ни днем, понимаешь, ни вечером. — Да как же? А протокол? Мутные глаза Столетова на миг сфокусировались на лице финансиста, но потом он брезгливо поморщился. — Нет, все равно не понимаю, что вы городите. Какой еще протокол? — Вы же при мне, сударь, давали объяснение квартальному надзирателю, — Шубин побледнел и схватился за сердце. — Бог с вами, господа. Шутить надо мною вздумали? — набычился Столетов. — Говорю же вам, я вчера из дома не выходил! До самого спектакля. — Ах, видали вы такое? Скажите, да есть ли предел людской подлости, — закипал финансист, еще больше бледнея. — Денег казенных украл на двенадцать тысяч… И брешет! Актер сел, спустив с кровати голые ноги, отхлебнул еще вина. — Я понял. Обычно бывает, что мне изменяет разум, если выпью лишку. Теперь вижу, что и вы в опойной горячке теряете разум, потому и выдумываете подобные нелепицы. — Но деньги! Где же деньги? — Деньги? — ощерился Столетов. — Двенадцать тысяч, так вы сказали? — Да, да! Где они? — Послушайте… Да если вы всю мою квартиру перевернете, тут и трех рублей не наберется! Иван Лукич сделался страшен лицом. Непонятно было: то ли бросится на артиста, то ли свалится в припадке. Митя на всякий случай подступил к нему ближе, придержал за локоть. Хотел успокоить, но это возымело обратный эффект. Чувствуя поддержку почтмейстера, Шубин решился дать выход своей ярости. Он вцепился в отвороты парчового халата и закричал: — Верни деньги, сволочуга! Верни-и-и-и!!! Столетов сперва опешил от такой наглости, но потом ответил геневно: — Да ты кто такой? Ты червяк. Захочу — помилую, захочу — р-р-раздавлю! Положил свою широкую ладонь на вспотевший лоб Шубина и оттолкнул. Тот впечатался бы затылком в стену с афишами, но Митя успел его подхватить и удерживал в крепких объятиях, пока упрямый финансист пытался вырваться, пыхтя и ругаясь на все лады. — Скажите, любезный Михаил Ардалионович, — почтмейстер решил свести разговор в иную плоскость, а заодно успокоить и артиста, поэтому добавил в голос елея, — какой спектакль вчера играли в Малом? Я, знаете ли, давно не бывал в театрах, хотя прежде захаживал… Столетов отмахнулся от него жестом, каким обычно прогоняют назойливую муху. — Вам-то что за интерес? — Неужто забыли? — Что за оскорбительные намеки?! — возмутился артист. — Я, пока еще, в своем уме. Чего не скажешь о вас. Пришли непрошеными, поклепы наводите… Я прекрасно помню, что вчера давали «Эмильку». Не люблю эту пьесу, мне там играть нечего. Знай, глаза выкатывай да ори погромче. Да и смотреть, как Машеньку щупают другие — никакой радости. Другой разговор — испанцы. Я в «Овечьем источнике» одну красотку за бочок ущипну, другую на колени посажу. А Ермолову, помнится, прижал, аж душа вон. Командору все дозволено! |