Книга Гремучий студень, страница 18 – Стасс Бабицкий

Усы, стоящие в разные стороны, тронула седина, а мелкие черты лица покрылись сетью морщин. Но первостепенная перемена состояла в том, что из помощника квартального надзирателя Илья Петрович выслужился до следователя по особо важным делам Охранного отделения. Именно его прислали из Петербурга для разбирательства в истории с фальшивой бомбой.

— Вы знакомы? — удивленно спросил канцелярист, подавший им протокол.

— Знакомы, но приязни меж нами мало, — сухо сказал Мармеладов. — Я нарочно в столицу не поехал, чтобы лишний раз с вами не встретиться. И надо же, какая сатира!

— Признаться, я тоже предпочел бы держаться в некотором расстоянии, — холодно парировал Илья Петрович. — Вот, едва с поезда, а настроение уже испорчено.

Они не сверлили друг друга взглядами, как это делали бы заклятые враги. Да и вряд ли можно назвать их противниками. Но в прошлом случилось между ними нечто неприятное для обоих, а теперь, в момент встречи, вышло наружу. В комнате явственно возникло напряжение, сродни тому, что ощущаешь в воздухе перед грозой.

— Супруга моя читает ваши критики, восхищается едкостью замечаний. Как это вы недавно выразили… «Поэт сей ошибочно мнит себя новым Пушкиным, скорее бы уж кто возомнил себя новым Дантесом». Все в восторге! А я угадываю в этом призыв к смертоубийству. Выпирает это желание тайное, как бы вы ни пытались скрывать. Я, в отличие от г-на N, в исправление убийц не верю. На том и распрощаемся, г-н бывший студент. С этого момента запрещаю вам к данному расследованию касательство иметь.

— Экий вы, Илья Петрович, спокойный стали. Прежде чуть что наружу вспыхивали, не зря же Порохом прозываетесь. Теперь же все клокотание происходит где-то внутри, будто там гремучий студень, который без специальной колбы со ртутным порошком не взрывается. Невероятное самообладание! Позволите ли, в связи с этой переменой, величать вас Динамитом?

— Я па-а-апрашу! — вскипел было полковник, но тут же понял: Мармеладов этого и добивается. Отвернулся и зашагал прочь, бросив на ходу канцеляристу:

— Ты бумаги-то у них забери и гони взашей.

Через пять минут вернулся в каморку, растревоженный мыслью: откуда бывшему каторжнику известно устройство бомбы? Но критика уж и след простыл.

— Студенты… Бывшие, нынешние, клятые, мятые. Нахватаются образований, а потом от большого ума страдают. И ладно бы только себе вред какой учиняли, так нет, через них другие горюшка хлебнут, — проговорил Илья Петрович ни к кому конкретно не обращаясь. — Была бы моя воля, все университеты бы запретил. Вольнодумство это оттого, что набили в голову кучу мыслей, а работать не хотят. Служить не хотят. Дело исполнять — кукиш, а языком поболтать, нате-пожалуйте. Тьфу!

В трактире подавали вареники на любой вкус: с картошкой и грибами, с жареной требухой, с творогом и с брусникой. Митя, отведавший по под-дюжины каждого вида, пребывал в блаженном состоянии и рассуждал о насущном.

— Тут ведь как? Почтальоны мои уверены, что в холодную погоду надо непременно выпить — для сугреву. Это они балбесы, конечно. Надо больше есть, причем жирное да горячее, одеваться теплее — и никакой мороз не страшен. А пьяный почтальон адреса перепутает, письма не туда отнесет…

Шубин вяло облизывал ложку, думая о чем-то печальном, а скорее, даже не думая, — просто упиваясь жалостью к себе.