Книга Гремучий студень, страница 43 – Стасс Бабицкий

Они развязывали узлы на тюках, отбрасывали латаные поддевки и картузы со сломанными козырьками, ворошили пожелтевшее белье. Дворяне и купцы из первых рядов лишь недоуменно переглядывались, но ничего не говорили, а если обсуждали меж собой, то шепотом. Зато мастеровые и торговцы, напиравшие из толпы, орали во все горло:

— Гляди-кась, Фекла, никак воруют?!

— Да не… Вот же городовые.

— Так городовые на Москве — первейшие воры и есть.

— Что ты сразу, Оська, может, потеряли чего.

— Ага. Всякий стыд потеряли. Ужо средь бела дня…

— Девка, а ты-то чего ищешь? Ежели шальку или платок, так иди ко мне. Я тебе прикуплю, какой приглянется, но токмо поутру!

В толпе хохотали, улюлюкали, сыпали оскорблениями. Один из дьячков сунулся с расспросами, но Порох так рявкнул, что старик попятился и более не подходил. Полковник поглядывал на часы, все больше мрачнея с каждой уходящей минутой.

Без десяти двенадцать.

Без девяти.

Без…

— Нашла, — воскликнула Лукерья, размахивая руками. — Идите сюда!

В самом центре платяной кучи, разделяя ее на две примерно равные части, как рыбий хребет, выстроился обувной ряд. Рыбацкие башмаки-мокроступы, стоптанные армейские сапоги с истончившейся подошвой — через такую каждый камешек на дороге чувствуется, — и другие сапоги, модные, на балах лишь ношеные, но с разорванным голенищем. А если разгрести ворох портянок, то можно найти и потрескавшиеся кожаные чуни, и бирюзовые черевички на высоком каблуке, и дюжину вполне крепких валенок, с галошами и без. В один валенок был втиснут жестяной цилиндр с плотно пригнанной крышкой.

— Все, как вы предупреждали, — журналистка впервые обратилась к Пороху без издевки в голосе. — Наверху циферблат, а сама бомба тяжелая. Я поднять не сумела.

— Вам и не надо, милая барышня, — полковник тоже говорил спокойно, а перед лицом смертельной опасности Луша простила ему даже это ужасное словечко — «милая». — Вам лучше отойти подальше. Спрячьтесь в часовне, так будет лучше всего. Кашкин! Ты со своими закадыками бери бомбу и неси за мной.

— А к-куда? — опешил городовой.

Порох повертел головой.

— Надо пробираться к Манежу, — подсказал Митя. — Там колодец, из которого извозчики и кавалеристы лошадей поют. Если сбросить в воду, взрыв будет не таким мощным.

— Вода погасит взрывную волну, — согласился следователь. — Слышали, вахлаки?

— Не дойдем, — остановил его Мармеладов. — Есть другой вариант. Ратушу с единорогом^[9]недавно снесли. На ее месте поставят исторический музей. А пока там вырыли котлован. Возможно, он заполнен водой.

— Возможно? — шумно выдохнул Порох.

— Все возможно. Дожди лили целый месяц.

— Предлагаешь поставить наши жизни и жизни этих людей, — изумился Митя, — на столь мизерный шанс?

— Ты же ставишь на темных лошадок, — пожал плечами сыщик.

— Там ведь азарт, братец.

— А тут расчет. Котлован ближе, чем колодец. Всего-то двести шагов и толпа в ту сторону пожиже.

— Рискнем, — рявкнул Порох. — Берите бомбу, ну!

Кашкин повернулся к Евсею.

— Подымай!

— А чего я? — поежился тот. — Пусть вон Мартын подымает.

— Это ж бомба. Боязно так-то, — проблеял юный городовой. — Давайте вместе.

— Чтобы ноги друг дружке заплетать? — возразил Кашкин. — Нет уж, давай сам.

— А чего не ты?

— А чего я?

Полковник позеленел от злости:

— Издеваетесь?! Я вас… Всех троих! В кандалы!