Книга Гремучий студень, страница 41 – Стасс Бабицкий

— Стало быть, это указание приметы, которая ни при каких обстоятельствах не поменяется. А что ещё нужно узнать, для предотвращения взрыва? Место, где заложат бомбу, — похоже, «ключик» подошёл, осталось лишь повернуть до щелчка. — Где, вы сказали, вчера шандарахнуло?

— В Лефортовских казармах.

— Все сходится!

— Что сходится? — от волнения у следователя задергался правый глаз.

— Что? — вторил ему почтмейстер.

— Вы, Илья Петрович, столичный житель, потому вам простительно. Но ты, Митя, неужели не догадался?

— Не понимаю, братец, ей Богу — не понимаю…

— Подумай, разве москвичи называют их «Лефортовскими казармами»? Ле-фортов-ски-е! Пока продерешься…

— Красными их называют, — подтвердил Митя. — По цвету кирпича. Красные казармы. Это все знают.

— Именно, что все знают. На то Рауф и рассчитывал. Речь идет об адресах взрывов. Три восклицательных знака должны, по всей видимости, означать три места, где собираются толпы людей. А в Москве не так много красного. Кроме казарм, что первое приходит на ум?

— Красные ворота! — выкрикнул почтмейстер.

— И Красная площадь, — обиженно добавил Порох. — Я хоть и столичный…

— Постойте, — перебил Мармеладов, — а какое сегодня число?

— Тринадцатое октября.

Сыщик побледнел.

— Стало быть, рванут в полдень на Красной площади.

— Из чего вы это вывели?

— Сегодня Иверская. По традиции, возле часовни соберется толпа — дворяне и купцы поближе, а в задних рядах те, у кого ни денег, ни драгоценностей. В полдень икону вынесут, чтобы благословить народ…

— …и ежели в эдакой толчее бомбу взорвут, — теперь побледнел и полковник, — сотни трупов полягут.

— Тысячи! Побегут от страха сразу на все стороны, задавят да потопчут. Вот какую беду хотел отвести ваш агент!

— Но как время угадали?

— По листовке. Видите? Слова «близок час» подчеркнуты двумя линиями. Близок, это означает, что еще не наступил. То есть надо взять время раньше часа дня, а это как раз двенадцать. К тому же в казармах вчера рванули ровно в полдень — это вы сами сказали.

Полковник откинул крышку «брегета».

— При подобном раскладе… Пятьдесят три минуты до взрыва!

— Должны успеть! — сыщик уже распахнул дверь чайной. — Только бы не опоздать.

Мармеладов мчался по улице, расталкивая прохожих. Митя, Порох и городовые, которых замедляли тяжелые шинели и подкованные сапоги, сразу отстали. Только Лукерья догадалась сбросить шубку еще у чайной, прямо в снег, и бежала, задыхаясь, на шаг позади сыщика.

— Что слу… чи… лось? — кричала она. — Ку… да мы… бе… жим?

— К часовне! Но вам туда нельзя.

— По… че… му?

— Там бомба. Часовая. Рванет в полдень.

— Все рав… но я… с ва… ми! — пыхтела журналистка.

Мармеладов резко остановился, снял свой модный честерфильд^[8]и набросил на плечи Лукерьи.

— Замерзнете ведь!

Потом крепко сжал ее озябшие руки и проговорил, чеканя каждое слово:

— Луша, вам туда нельзя. Понимаете? Посмотрите на эту толпу. Прогремит взрыв, многие погибнут. Остальные обезумеют от страха и побегут сразу во все стороны, топча упавших и калеча друг друга. Останьтесь здесь.

— Вы не мо… жете мне при… казывать! — возмутилась девушка.

— Тогда я прошу. Умоляю! Останьтесь здесь и сберегите мое пальто в целости.

Сыщик неожиданно поцеловал ее тонкие пальцы и нырнул в людское море, затопившее площадь по обе стороны Воскресенских ворот. Под треск отрывающихся пуговиц и грубые окрики «Куды прешь?!», он пробирался к часовне. Порох, запыхавшийся от бега, скомандовал городовым: «А ну, вперед!» Кашкин и его сослуживцы достали свистки и заработали локтями, расчищая дорогу начальнику. Митя присоединился к ним, грозно выпятив подбородок.