Книга Аки лев рыкающий, страница 3 – Стасс Бабицкий

— Француз?

— Родился в Париже, но давно живет в Москве. Поэтому ругается исключительно по-русски. И как ругается — песня! Сам услышишь, ухабов на дороге много, — Пузырев помахал усачу рукой, тот приподнял клетчатую кепку в знак приветствия.

— А что у него за авто? — продолжал допытываться я.

— «Клеман».

— Никогда о таком не слышал.

— Никто не слышал. Построили его где-то в шотландской глуши, в обычном каретном сарае. Но Луи любит штучный товар и экспериментальные модели. Их можно дешево купить, а после гонок перепродать втридорога. Кузов он всегда перекрашивает в зеленый цвет, говорит, так легче сбагрить. Рискует, конечно. Если приедет к финишу последним — никто не купит, крась не крась… Вот у военных надежный «Панар-Левассор», — Пузырев почтительно гладил железный бок с нарисованной цифрой два. — Они как раз рисковать не станут. Обкатают этого красавца на гонках и вскорости закупят две дюжины штабных авто. Генералов возить. Идеальный выбор: двигатель в пять лошадок, мягкие кресла — да, дорогой друг, о том, как поуютнее разместить седалища высшего командования в армии думают в первую очередь! — и мощные колеса.

Он присел на корточки, указывая пальцем на толстенные спицы и обод, подбитый тремя слоями парусины.

— Если вдруг все шины лопнут, то и в этом случае можно доползти до пункта назначения. Правда, с черепашьей скоростью, зато надежно.

Офицер с бакенбардами, сидевший на пассажирском месте, сердито кашлянул. Я прекрасно понимал его раздражение: гонщики — народ суеверный, а тут конкурент брешет под руку. В смысле, под колесо. Еще накаркает беду. Хотя, нельзя исключать, что недовольство военного проистекало из общения с велосипедистом-любителем — увалень в красной рубахе, слегка подшофе, приставал с вульгарными разговорами. Тем не менее, я счел за лучшее извиниться:

— Все, все. Мы уходим, — а когда мы отдалились шагов на пять, шепнул Пузыреву. — Заметь, на фото красовался этот недовольный полковник с орденами, его портрет и фамилию напечатают в завтрашней газете. А за руль усадили безымянного солдата в штопаной гимнастерке. Если победят, все лавры достанутся командиру. Если проиграют, виноватить станут этого юнца. Справедливо ли?

Задумавшись о своем, Иван не ответил. Он скользил пустым взглядом по автомобилям и рассеянно перечислял их марки:

— Третий номер — бельгийский «Вивинус». Четвертый — австрийский «Грэф». Пятый — итальянский «Фиат», шестой — «Де Дьон-Бутон»…

— Ядрен батон? — переспросил я, пытаясь взбодрить его шуткой.

— «Де Дьон…» Что? Прости, Жорж. Отвлекся. А ведь дальше как раз самые интересные экземпляры. Например, это истинное воплощение немецкого педантизма — «Даймлер». Один из главных фаворитов гонки.

Автомобиль напоминал торт из нескольких ярусов: четыре огромных колеса, расставленных до нелепости широко, над ними возвышается жестяная коробка, а на самом верху торчит одинокое кресло, открытое всем ветрам и перед ним — руль на длинной жерди. И это — фаворит? Мое изумленное лицо отразилось в выпуклом стекле единственной передней фары и в монокле шоффера средних лет.

— Он тоже немец? — поинтересовался я тихонько, не желая никого оскорбить.

— Нет, это потомственный русский фабрикант Глушаков.

— Неужели тот самый, что промотал миллионное состояние предков? Прошлой зимой читал о нем фельетон, кажется, в «Московских ведомостях».