Книга Все началось с развода, страница 78 – Анна Томченко

На это вообще плевать.

Бывали такие ситуации, когда лучше свои грехи смывать кровью, поэтому я не боялся правосудия, не боялся судебного разбирательства по этому поводу.

Я просто не мог.

Она мне говорила не о том, что посмеет поступить жестоко. Она говорила о том, что ей очень больно. Больно от того, что сделал я больно, от того, как я себя повёл.

Больно, от того, что я перешёл границу, разделяющую меня и чудовище.

В её глазах я теперь был чудовищем.

Хищным, злобным.

И что с этим делать я не представлял и в пьяном бреду все это время я искал мобильник, чтобы набрать её.

И. И что?

И просто услышать ее голос.

Голос, в котором я бы наверняка различил ноты недовольства, раздражительности, но это был бы живой, родной голос. А самое страшное, что в этом пьяном бреду я безумно боялся, что трубку поднимет Алёна и скажет, что я ошибся номером.

Я не представлял, что теперь делать.

Если Гордей в курсе, то Зина тем более.

И ладно, дети на меня будут смотреть как на ничтожество.

Я не мог вынести самого факта, что я посмел причинить Алёне зло. Я и так ей за последние полгода столько дерьма причинил, что мне самая прямая дорога на каторгу.

Мать, когда узнала, что разводимся с Аленкой что только не наговорила. И то, что в старости она одна окажется, и то, что упаси боже, с отцом что-то случится, а на меня никакой надежды, надежда всегда была только на Алёну.

А что я мог сказать?

Нет, давай я сейчас заведу гарем, рассажу их по разным комнатам в одном доме и будем все жить припеваючи. Зато вот у тебя будет надежда — Алёнка.

Мать просто манипулировала:

Я знал, что она с Алёной по-прежнему общается. Они бы и на день рождения Мити с отцом приехали, да только я старался их на летние месяцы отправлять на море.

НУ, в принципе, я и тёщу тоже отправлял на море. Потому что это правильно, потому что они своё отпахали, отработали. И теперь о них надо только беспокоиться и заботиться. И то есть выходило, что я со всех сторон не прав.

Получалось так, что я для детей был ничтожеством, для Алёны был чудовищем для родителей с обоих сторон я был никем теперь.

И я буду врать, если начну рассказывать о том, что меня это не заботило и не затрагивало.

Затрагивало.

Мне хотелось вернуть все, как было раньше.

Господи, мне даже тётка позвонила из Москвы, которая долго причитала о том, что так нехорошо, такая семья, и вдруг все разрушено. А мать ещё язык за зубами держать не умела никогда, она сразу и про беременную Эллу рассказала тётке.

Короче, прополоскала меня как следует.

А тут еще и это.

Я не мог,- я действительно не мог.

Отбрасывал себя назад. И вот, когда я ехал к Алёне, я понимал, что я не мог желать её изнасиловать. Скорее всего, я надеялся на то, что я влечу, застану там этого сосунка и буду гонять его по всему участку, но я никак не рассчитывал на то, что Алёна будет одна, сонная, мягкая. И которая постарается вместо того, чтобы поставить меня на место, уговорить, а я понимал, что у неё выхода другого не было. Сейчас, уже спустя время, я понимал, что она не могла поставить меня на место.

Ну что ты сделаешь со сто килограммовым мешком мышц?

И слава Богу она как-то все-таки извернулась и вырубила меня, хотя какая, к чертям, разница, если я сделать все успел?

Кофе так горчило, как будто бы я пил чернила. И от этого в голове все чаще и чаще пульсировало.