Книга Миллиарды Арсена Люпена, страница 132 – Морис Леблан

Рауль был в восторге от своей поездки. И чем больше он размышлял, тем яснее становилась ему важность достигнутых им результатов. Только теперь он начал прозревать истинную суть этого семейного конфликта, породившего, как он давно и подозревал, немало темных дел.

Вечер и весь следующий день он провел в «Клематисах», где ощутил, несмотря на всегдашний сердечный прием, то же самое чувство одиночества, что и в первый раз, и ту же печальную атмосферу. Каждый гость, каждый обитатель виллы был погружен в свои мысли и преследовал свои личные цели. О чем думали все эти люди? Время от времени Роланда и Жером обменивались влюбленными взглядами, а Фелисьен отрывал взгляд от Фаустины и от портрета, который писал, чтобы посмотреть на жениха и невесту.

В тишине вдруг прозвучал вопрос Роланды:

– Жером, ваши документы готовы?

– Конечно.

– Мои тоже. Сегодня вторник, седьмое число. Давайте назначим свадьбу на субботу, восемнадцатого. Вы согласны?

Жером взял ее руку и с восторгом поцеловал, выдав этим жестом свою страстную любовь. Она улыбнулась и закрыла глаза.

Фелисьен усердно работал.

Рауль сказал себе: «Восемнадцатое сентября наступит через одиннадцать дней. Тут-то и должен произойти взрыв, и тогда пыл их страсти высветит истину, пока еще непостижимую».

Никто уже не вспоминал о таинственном посетителе Роланды. Но для чего он приезжал? Почему Роланда, такая враждебная вначале, выглядела затем столь мягкой и взволнованной? И получил ли Жером Эльмас какие-нибудь объяснения?

В субботу, одиннадцатого сентября Роланда передала Раулю просьбу прийти в «Клематисы», куда к трем часам должен был прибыть инспектор Гуссо для важного сообщения. Роланда хотела, чтобы месье д’Аверни и Фелисьен Шарль присутствовали при этом.

Рауль пришел на встречу ровно в назначенное время; Фелисьен тоже. Фаустины не было.

Сообщение инспектора было кратким. Демонстративно не замечая ни Рауля, ни Фелисьена, он обращался лишь к Роланде и Жерому:

– Вот несколько анонимных писем, которые мы получили. Все они напечатаны на машинке – впрочем, довольно неумело – и отправлены ночью с почты в Везине. О моем поиске людей, имеющих пишущую машинку, видимо, стало известно, поскольку сегодня утром мы обнаружили старинную машинку в куче мусора в трех километрах отсюда. Но последний раз ею пользовались не далее как вчера, и вечером в префектуру пришло письмо, которое я вам сейчас зачитаю:

На аллее, где в ту самую ночь Симона Лорьена ударили ножом, находится дом, обнесенный невысокой решетчатой оградой, в котором уже многие месяцы никто не живет. Сквозь прутья этой решетки виден лежащий под кустом носовой платок. Возможно, будет нелишним узнать, кому этот платок принадлежит.

Я последовал совету, – продолжал главный инспектор. – И вот он, этот платок. Разумеется, мокрый и грязный от дождя и росы. Но на нем ясно видна длинная полоса ржавого цвета – след от окровавленного ножа. Что касается инициалов, то имеется только один, как и на большинстве носовых платков, купленных в магазине, – буква «Ф». Раз уж вы здесь, господин Фелисьен Шарль, вы позволите взглянуть на ваш?

Фелисьен послушно протянул свой носовой платок. Гуссо сравнил их:

– На вашем нет никаких инициалов. Но оба они одинакового тонкого полотна и одного размера. Благодарю вас. Эти предметы будут приобщены к делу, а лабораторная служба проверит, являются ли бурые следы пятнами крови. В случае положительного ответа против того, кто нанес удар Симону Лорьену, а прежде – Жерому Эльмасу, будет выдвинуто серьезное обвинение.