Книга Миллиарды Арсена Люпена, страница 53 – Морис Леблан

– Что это с вами, Виктор? Если вам есть что сказать – говорите.

– Да, мне есть что сказать, – своим привычным ворчливым тоном отозвался тот. – Но сперва я хотел бы дождаться мадам д’Отрей и Гюстава Жерома.

Все посмотрели на него с удивлением. Его знали как человека своеобразного, но при этом серьезного, не терпящего впустую тратить время – как свое, так и чужое. Он бы не стал настаивать на своем присутствии без веской причины.

Сначала появилась баронесса, облаченная в траур. Потом, спустя несколько минут, привели Гюстава Жерома – как всегда, веселого и широко улыбающегося.

Молеон не скрывал своего неодобрения.

– Ладно, Виктор, действуйте, – пророкотал он. – У вас, конечно же, готовы новые разоблачения?

– Никаких разоблачений, – ничуть не смутившись, ответил Виктор. – Я просто хотел бы устранить кое-какие препятствия, что нам мешают, исправить ошибки и избавиться от ложных гипотез, загромождающих путь к истине. В этом деле есть момент, где следовало бы поставить точку, чтобы затем двинуться дальше. И я уже это сделал, я избавил нас от всего, что относилось к первой фазе дела, связанной исключительно с облигациями Министерства обороны. Теперь же пора начинать атаку против Люпена, а для этого следует избавиться от всего, что связано с преступлением в доме Леско. На сцене остаются мадам д’Отрей, месье и мадам Гюстав Жером и месье Феликс Деваль… Нам надо побыстрее разобраться с этими персонажами. Поэтому позвольте мне задать несколько вопросов… – И он повернулся к Габриэль д’Отрей. – Мадам, я прошу оказать мне любезность и отвечать совершенно искренне. Считаете ли вы, что самоубийство вашего мужа можно расценивать как признание вины?

Она откинула черную вуаль, и все увидели ее бледные щеки и покрасневшие от слез глаза. Но голос ее звучал уверенно:

– В ночь, когда было совершено преступление, мой муж был со мной.

– Но это ваше утверждение, безусловно заслуживающее доверия, препятствует установлению столь необходимой истины! – заявил Виктор.

– Нет иной истины, кроме той, о которой я говорю. И быть не может.

– И все же она есть, – возразил Виктор. И повернулся к Гюставу Жерому. – Да, она есть, и вы, Гюстав Жером, об этом знаете. Своим заявлением вы можете рассеять мрак. Хотите рассказать нам все без утайки?

– Я бы рассказал, но я ничего не знаю.

– Нет, знаете.

– Клянусь вам, мне ничего не известно!

– Так вы отказываетесь отвечать?

– Я не отказываюсь, я не знаю, что говорить.

– Что ж, – сказал Виктор, – тогда придется говорить мне. Я начинаю свою речь с большим сожалением, ибо мне придется причинить мадам д’Отрей боль… жестокую боль. Но рано или поздно она все равно это узнает. Так что придется резать по живому.

Гюстав Жером тут же запротестовал, что для человека, уходящего от прямого ответа, было, по меньшей мере, странно:

– Господин инспектор, то, что вы собираетесь сделать, совершенно бесчеловечно.

– Чтобы утверждать такое, надо заранее знать, о чем я стану говорить. Что ж, в таком случае говорите сами…

Виктор подождал. Но так как Жером молчал, он решительно начал:

– В тот вечер, когда совершилось преступление, Гюстав Жером обедал в Париже вместе со своим другом Феликсом Девалем. Такое развлечение друзья позволяли себе довольно часто, ибо оба любят хорошую кухню и доброе вино. Но во время того обеда возлияния оказались столь обильны, что когда примерно в половине одиннадцатого Гюстав Жером решил возвращаться домой, он соображал с большим трудом. В забегаловке на перекрестке он опрокидывает последнюю рюмку тминной водки, которая доводит его опьянение до крайности, а затем с горем пополам садится в свой автомобиль и едет по дороге в Гарш. Но куда он в результате приезжает? К себе домой? Да, он в этом убежден. Но на самом деле он остановился не перед своим нынешним жилищем, а перед домом, который ему принадлежит, домом, где он обитал целых десять лет, а теперь сдает его жильцам и куда он сотни раз возвращался вечером после отличного обеда в Париже. Вот и сейчас он тоже приехал домой после отличного обеда. Может, у него еще и ключ в кармане есть? Тот самый ключ, который требовал у него д’Отрей и из-за которого они оба предстали перед мировым судьей. Из упрямства Жером продолжает прятать этот ключ в кармане, надеясь, что там никто его не найдет. И разве не естественно, что он решает им воспользоваться? Он звонит. Консьержка открывает. Проходя мимо, он неразборчиво бормочет свое имя. Поднимается. Достает ключ и входит. Входит к себе домой. Да-да, домой! Он пьян, голова у него раскалывается, и ему кажется, что он узнает свою квартиру, свою прихожую.