Книга Китайская гувернантка, страница 26 – Марджери Аллингем

И мистеру Кэмпиону, и Джулии, все еще прятавшейся в другом конце комнаты, было очевидно, что он собирается довериться кому-то, а также что в последнее время это вошло у него в привычку.

“Это было, когда впервые разнесся слух, что юный Тимоти заполучил девочку Лорелл”, - сокрушительно объявил он. “Я не знаю почему, но это меня очень сильно расстроило. Почему мужчина, которому чертовски повезло унаследовать одно состояние, вдруг набрался наглости жениться на другой? Я думала о несправедливости всего этого, когда ослепляющая правда об этом молодом человеке внезапно ударила меня между глаз. Скажи мне, Кэмпион, ты знающий парень, как ты думаешь, кто он такой?”

“Приемный сын Юстаса Киннита”. Мистер Кэмпион говорил осторожно, но Джулия слышала, что ему интересно.

“Все это знают, но вы предположили, что он также был его собственным внебрачным сыном, не так ли? Либо его собственным, либо его брата, настоящего Тимоти? Все всегда так думали”.

Мистер Кэмпион ничего не сказал.

“Ну, он не был таким”, - сказал Тоберман. “Это то, во что Юстас позволил всем поверить, романтичный старина такой-то! Таково было мнение всего Лондона и, вероятно, самого мальчика. Несомненно, так думал мой старый отец. Он рассказал мне об этом перед смертью, как будто это была какая-то ужасная семейная тайна, и я поверила ему, это было удивительно. Я поверил ему, хотя я был единственным, кто знал правду, если бы был достаточно взрослым, чтобы понять это тогда ”. Выражение его ярко раскрашенного лица было удивленным. “Представьте себе это!” - сказал он.

Светлые глаза худощавого мужчины были обманчиво пустыми, когда он повернулся к говорившему.

“Вы вдруг вспомнили что-то о Тиме Кинните, когда услышали о предполагаемой помолвке?” спросил он, мягко возвращая его к основной теме.

“Да”. Чудесное озарение в момент открытия было все еще свежо в памяти Тобермана. “Я выпивал кое с кем, собственно говоря, с Экеннанном из галереи "Бринк". Он упомянул о помолвке, упомянул об усыновлении и спросил меня, кому из братьев Киннит на самом деле принадлежал мальчик. , я сказал: "О, тот, что помоложе, Тимоти, которого убили в Испании", и Экерманн сказал: "Тогда юному Тимоти должно быть значительно больше двадцати двух, не так ли?"’Это сбило меня с толку, потому что я знала, что это не так, и впервые я разобралась в этом и поняла, что Тимоти, должно быть, родился незадолго до начала мировой войны, намного позже испанского дела. И тогда я был озадачена, потому что я могла вспомнить тот год, предшествовавший вспышке. Мне было десять, и у моих людей что-то случилось после мюнхенского фиаско, и меня вытолкнули из Лондона сюда, в деревню. Юстас был болен. Он пролежал в больнице семь или восемь месяцев, а затем приехал, чтобы поправиться. Я помню его, и я помню военные приготовления здесь, пожарные учения, противогазы и пункт приема эвакуированных из лондонского Ист-Энда. Элисон была в гуще событий — она будет! , что Юстас, будучи инвалидом, возился в библиотеке с бумажной работой и рыдал над газетами, в то время как я бегал вокруг его ног, как терпимый беспородный щенок. Разговаривая на днях с Экерманом, я вспомнил случай, который ничего не значил для меня в детстве, но который внезапно стал совершенно просветляющим для моего взрослого ума. Правда поразила меня, как пуля, и я знала как в семье появился молодой мастер Тимоти, любимец всех Киннитов, Тотама, Оксфорда, охотник за наследницами и Успешный мальчик. Его бросила здесь какая-то шлюха из трущоб, Кэмпион. Юстас просто взял его на руки в типично высокомерной манере Киннита и дал ему имя, которое больше всего приходило ему в голову — ‘Тимоти Киннит", в честь его младшего брата, убитого на войне в Испании. В конце концов, это ничего ему не стоило, а поскольку в то время весь мир был охвачен пламенем и ни у кого не было шансов выжить, он, похоже, не очень-то рисковал ”. Вся ревность и негодование всей жизни промелькнули в маленьких карих глазах, когда он обратился к другому мужчине с этим заявлением.