Книга Патологоанатом. Истории из морга, страница 110 – Карла Валентайн

– После обработки их поместят в машину, которая превратит их в сетку.

Это те самые сетки, которые накладывают во время пластических операций (например, после ожогов) на участки сильно поврежденной кожи. Обычно их применяют при ожогах, кожных инфекциях, пролежнях и длительно не заживающих язвах. Если бы тот мой первый дантист не умер, то, наверное, и ему бы потребовался кожный трансплантат.

Джонни работал и болтал. Выглядело все это очень современно – орудуя электрическим инструментом, Джонни щеголял такими словами, как «криосохранение», «облучение» и «инкубация в растворе антибиотика». Тем не менее, история пересадок кожи насчитывает не меньше 2500 лет. Все началось в Индии.

Но есть и еще одна сфера применения трупной кожи, о которой я узнала через два года после встречи с Джонни. Я уже говорила о том, что у меня самой редкое заболевание лица, которое врачи называют синдромом Парри-Ромберга. Я говорю о своих болячка просто для того, чтобы проиллюстрировать тот факт, что у меня нет индульгенции на болезни, которыми страдают все смертные. Все мы люди, подверженные самым разнообразным неприятностям. Было бы прекрасно, если бы мое всегдашнее стремление работать со смертью позволило мне заключить негласный пакт со старухой с косой, который сделал бы меня и моих близких иммунными к смерти и страданиям. К сожалению, это не так. Мне стыдно в этом признаться, но я с удовольствием подписала бы договор с дьяволом своей кровью на свитке пергамента… или на свитке срезанной допотопным дерматомом кожи. Кто знает…

Как бы то ни было, мое заболевание – которое называют еще прогрессирующей гемиатрофией лица – возникло после травмы, я не родилась с ним, и в сочетании с другими, более серьезными симптомами, приводит к асимметрии лица. Ткани на одной его стороне атрофируются и съеживаются, и каждый год – два мне приходится, как автомобилю, проходить техосмотр и выполнять текущий ремонт. Мне делают операцию, чтобы выровнять обе стороны лица. Для пластики хирург обычно выкраивает мои же собственные фасции и подкожный жир, но эти пересаженные участки подвергаются атрофии и их приходится заменять новыми. Однажды, сделав очень серьезное лицо, хирург сказал, что, на этот раз, собирается применить «Аллодерм», который делают из трупной кожи. Сказав эту фразу, он внимательно посмотрел на меня, словно ожидая, что я взорвусь от негодования.

– Хорошо, – безмятежно согласилась я.

– Трупный материал устойчивее, – быстро добавил хирург, видимо, опасаясь, что я передумаю. – Я должен был предупредить вас раньше, но мне не хотелось заранее пугать вас таким предложением.

– О чем вы говорите, мистер Махмуд! Я работаю в морге, и с удовольствием поимею немного трупной кожи на своей щеке.

Вот так я стала невестой Франкенштейна, реконструированной, благодаря щедрости некоторых умерших.

Но вернемся в прозекторскую. Покончив с забором кожи, Джонни занялся костями – а именно, бедренными, большеберцовыми и малоберцовыми. Для этого он делал глубокие разрезы в плоти ног, намного глубже, чем делаем мы во время аутопсии, вскрыв фасцию нижней конечности. Я с большим любопытством наблюдала за его манипуляциями, потому что у меня самой половина фасции бедра уже давно перекочевала на лицо. Удаленные кости были замещены силиконовыми вставками, чтобы лишенные костей конечности не болтались.