Книга Легенда о мертвой Джинни, страница 66 – Энни Кей

Генри устало вздохнул.

– Мад, вы писательница, у вас отлично развито воображение. Но почему бы вам тогда не привязать какие-то драматические события к Рождеству, ведь Джинни повесилась в Сочельник?

– Потому, – немного обиженно заявила я, – что ничего странного не происходит в Холмсли Вейл в Сочельник, а вот Хэллоуин явно бьет его по странностям. Да и к тому же неужели вам не кажется, что Джинни перестала вести дневник, потому что с ней случилось что-то плохое? Очевидно, что она забеременела примерно в это время. Или она завела новый дневник, который я просто не видела?

Кажется, Генри начала утомлять моя фиксация внимания на его сестре: он вздохнул еще протяжнее, пожал плечами и добавил немного раздраженно:

– Я не знаю. Может быть. Не все ли равно?

– Не все ли равно?!

– Я хотел сказать, Маделин, то, что случилось с моей семьей, превратило меня в изгоя, сделало мою жизнь здесь настолько пустой и одинокой, что иногда мне хотелось разрушить этот дом, оставшись внутри. Но я встретил вас. Вы умная, веселая, талантливая и такая красивая, что иногда у меня сжимается сердце, когда я всего лишь смотрю на вас. Я был так счастлив, что вы согласились переночевать сегодня здесь, так ждал этого вечера, что, если бы было нужно, я бы нанимал кого-нибудь пугать вас, чтобы снова увидеть возле этого камина. Но все, о чем вы можете говорить со мной, это о моей сестре, которая умерла двадцать лет назад. Это сводит меня с ума, и я не знаю, что я должен сделать, чтобы мы наконец сменили тему.

Пока Генри говорил это, казалось на одном дыхании, я заливалась краской до корней волос. Несколько секунд мы молчали, слушая его разгоряченное дыхание. Пока я не сказала:

– Что вам понравилось в моей книге больше всего?

Он выдохнул, сел рядом, протянул мне тарелочку с сыром и с благодарностью принял мою максимально неуклюжую смену темы.

Мы говорили о моем детстве, о родителях, о Джей Си и дяде Томе, о моем пути к первому роману. Это то, о чем я говорила весь последний год со знакомыми и совсем незнакомыми людьми, но в этот раз все было по-другому. Генри словно нашел во мне родственную душу именно из-за того, что и моя семья была не совсем обычной, а если быть до конца честной, не совсем нормальной. И нам обоим было приятно наконец поговорить с человеком, который, говоря «понимаю», действительно мог понять.

Мы пили вино, которое он подогревал снова и снова. Я, кажется, съела килограмм бри. Камин трещал совсем не так, как на одном из моих кабельных городских каналов для релаксации, а был живым и успокаивающим. И казалось совершенно невероятным, что где-то неподалеку шумит в праздничном веселье Холмсли Вейл: мы были только вдвоем в этом замке, в этом месте, на земле.

Я совсем не помнила, как уснула. Кажется, просто моргнула, а в следующий момент уже только слышала приглушенные голоса где-то рядом с собой. Слова я не могла расслышать, только чувствовать настроение, и оно не было безмятежным.

Безо всякого желания разлепив сонные ресницы, я увидела, что лежу на диване в квадрате света из окна. Камин был потушен, но тепло рядом стоящего обогревателя вместе с солнышком из окна, казалось, погружали комнату в некую тягучую горячую карамель.

Я была укрыта пушистым вишневым покрывалом с вышивкой золотистыми нитями. Когда Генри принес его, память скрывала. В комнате никого, кроме меня, не было, но в доме явно разговаривали мужчина и женщина.