Книга Дело «Тысячи и одной ночи», страница 2 – Джон Диксон Карр

Сигара замерла на полпути ко рту доктора Фелла. Он чуть склонил голову набок, так что прядь его седых волос закрыла ухо.

– Бросил уголь в стену? – повторил он. – Это еще почему?

Тут угрюмо вступил инспектор Каррутерс:

– Да, сэр. Это очень важно, если, конечно, суперинтендант в целом верно восстановил события. И в связи с этим я со всем уважением хотел бы обратить ваше внимание на те черные накладные бакенбарды. Видите ли, начнем с того, что на них спиртовая смола, а что еще более важно…

– Помолчите, а? – проревел сэр Герберт Армстронг, выдающийся предприниматель, чьи деловые качества обеспечили ему место помощника комиссара столичной полиции. – Разве вы не видите, что только вносите сумбур? Помолчите, вы оба, и дайте мне объяснить. Итак! Фелл, мы совершенно запутались и хватаемся за вас как за соломинку. Дело настолько безумное, что никто другой не разберется.

– Да вы меня просто сразили наповал, – ответил доктор Фелл. – Продолжайте.

Он обвел взглядом троих гостей. Каждый рассказывал эту историю по-своему, ведь за столом в библиотеке собрались уроженцы разных уголков Британии.

Джон Каррутерс, ирландец, был инспектором отдела на Уайн-стрит. Он представлял собой новую разновидность офицеров полиции: не старше тридцати пяти, с университетским образованием, отличник в учебе и спорте, с хорошими манерами, а также с живым, а порой и несколько эксцентричным воображением. Он приучил себя обуздывать полеты своей фантазии, однако это сделало его довольно замкнутым. Единственное, что в нем было неирландского, так это подчас доставлявшая неудобства способность принять чужую точку зрения. За хмурым выражением его длинного лица угадывалась насмешка, в уголке рта торчала неизменная трубка, а его темные брови были сурово сведены над иронично смотрящими глазами.

Сэр Герберт Армстронг, лысый и плотный, был англичанином до мозга костей. Возможно, именно с него и списали киношного доктора Булла, его фамилия говорила сама за себя. Верный, сентиментальный, циничный, сердечный, словоохотливый, упрямый и вспыльчивый, ему были не по душе собственные добродетели, однако он очень гордился своими предрассудками. У него был взрывной, однако совершенно безобидный характер, из-за которого в кулуарах силового ведомства его называли (не в лицо, разумеется) Дональдом Даком. В конечном счете он всегда оставался верным другом, и по меньшей мере один человек, занимавшийся делом «Тысячи и одной ночи», мог бы за это поручиться.

Последним в этом трио был суперинтендант Дэвид Хэдли. Он родился в верховьях реки Твид, протекающей между Шотландией и Северной Англией. Они давно дружили с доктором Феллом, и хотя доктор знал Хэдли как облупленного, даже он соглашался с тем, что порой проследить ход мыслей суперинтенданта было непросто. Осторожный, хладнокровный, рассудительный, он мог быть то медлительным, то взрывным, то флегматичным и невозмутимым, то непредсказуемым. Ох уж эта его невозмутимость… по сей день рассказывают историю о том, как он в одиночку вошел в самый что ни на есть вонючий воровской притон в восточном Попларе, арестовал Майерса и Бейли с одним лишь муляжом пистолета в руке и спокойно вывел их перед собой, повернувшись спиной ко всем кастетам, выставленным против него в том притоне… За этим хладнокровием и флегматичностью скрывалась ранимость, которая проявлялась при малейшем знаке пренебрежения, даже если оно не было злонамеренным. Он не любил скандалов, был замечательным семьянином и имел, вероятно, обостренное чувство собственного достоинства. Хотя он, конечно, стал бы это отрицать; похоже, среди присутствующих он обладал самым богатым воображением. И наконец, все знали, что он никого не бросит в беде, не важно, друга или нет.