Книга Дело «Тысячи и одной ночи», страница 4 – Джон Диксон Карр

Я, конечно же, знал про Музей Уэйда. И все думал, что неплохо было бы туда заскочить, но так и не собрался. Мы получили строгий приказ приглядывать за ним; не только от самого Уэйда, но и от высокого начальства. Я так полагаю, вы слышали о старине Джеффри Уэйде или хотя бы о его кошельке необъятной толщины. Впрочем, его она никогда не удовлетворяла. Лично я с ним знаком не был, но до меня доходили слухи о нем как о вздорном, эксцентричном, «величайшем мастере публичных зрелищ». Кроме того, я знал, что у него имеется кое-какая собственность в районе Сент-Джеймс, включая многоквартирный дом на Пэлл-Мэлл-стрит.

Лет так десять назад он обзавелся небольшим частным музеем (открытым для посещения), которым сам и заведовал. Азиатский или восточный музей, насколько я понял, помню, как-то прочитал в статье, что у него там выставлены еще и несколько хороших образцов старинных английских повозок, словом, чем бы старик ни тешился. Этот музей находится на Кливленд-роу, напротив Сент-Джеймсского дворца. Он втиснулся в восточной части улицы среди маленьких угрюмых скверов и домов, которые, кажется, забросили еще в восемнадцатом веке. Даже средь бела дня этот район не производит впечатления оживленного и цветущего – всюду гуляет эхо, – а уж что там делается в ночи, остается только воображать.

И стало быть, как только Хоскинс упомянул это место, я сразу же заинтересовался. Я велел ему прекратить изрыгать пламя и рассказать мне, что произошло.

– Я обходил территорию, – выпрямившись, стал рассказывать Хоскинс, – и двинулся на запад по Кливленд-роу. Было около одиннадцати, сэр. Я шел к своей следующей точке, на Пэлл-Мэлл-стрит, помахать тамошнему констеблю. И вот иду я мимо Музея Уэйда. Вы же знаете это место, сэр?

Я проходил пару раз мимо него, и в памяти запечатлелся выходящий фасадом на улицу каменный двухэтажный дом, обнесенный с обеих сторон высокой каменной оградой. Еще у него были высокие бронзовые двери, на которых красовался фриз, испещренный, кажется, арабской вязью, – вот по таким приметам и можно узнать это строение. Что Хоскинс, что я перестали изъясняться на этом суконном языке; боюсь, я не в состоянии долго разговаривать в такой тональности.

– Так вот, – доверительно просипел Хоскинс, – дай, думаю, потяну за ручку, мало ли, может, Бартон чего упустил. Ну, сэр, двери оказались крепко-накрепко заперты. И я пошарил туда-сюда фонариком, так, ничего особенного не подозревая, понимаете, сэр; и высветил это. – Тут он остановился. – Ну, я повернулся и ошибиться не мог. Он сидел на стене. Длинный тонкий старикашка в цилиндре и фраке. И с белыми бакенбардами.

Я внимательно посмотрел на Хоскинса, не зная, смеяться мне или сердиться; если бы мы не были так хорошо знакомы, я решил бы, что это какой-то хитроумный розыгрыш. Но он говорил совершенно серьезно.

– Да, сэр, именно так! Сидит на стене. Свечу, значит, прямо на него и чуть сам не упал – в таком-то возрасте, да еще и в шляпе набекрень, ну я… и крикнул ему: «Эй! Чего ты там забыл наверху?» – и вот глянул я в глаза этому прохиндею, и мамой клянусь…

– Какой вы, оказывается, чувствительный, сержант.

– Как хотите, сэр, можете смеяться сколько влезет, – мрачно проговорил Хоскинс и сердито кивнул, – вы просто сами его не видели. У него были такие очки большие в роговой оправе. Смотрел на меня как псих. Длинное лицо и эти неестественные бакенбарды, а еще длинные тощие паучьи ноги, свисающие со стены… И вдруг он как подскочит. Фить! Я думал, он на меня прыгнет. Сэр, вы когда-нибудь видели церковного старосту с блюдом для пожертвований? Вот так он и выглядел, только сумасшедший. Он свалился оттуда, как мешок, но смог подняться. А затем сказал мне: «Это ты его убил, и тебя за это повесят, милый мой самозванец. Я видел тебя в повозке». И при этом бросился на меня, вытянув обе руки.