Книга Видеть – значит верить, страница 24 – Джон Диксон Карр

– Ясное дело. Выкладывайте.

Г. М. недовольно поерзал в кресле, пытаясь возобновить прерванный ход мысли.

– Эти слухи, – продолжил он, – намеренно распространял младший брат моего отца, Джордж Байрон Мерривейл, подлый мерзавец, и это еще мягко сказано, а чтобы читатель понимал, о ком идет речь, опишу личность этого человека.

В тысяча восемьсот восемьдесят втором году его выставили из клуба «Терф», а годом позже выгнали из клуба «Будль» за мошенничество в карточных играх; где-то в девяностых, точнее не припомню, он женился на Софи Трелисс, поскольку та считалась дамой при деньгах, а в тысяча девятьсот четвертом году умер от цирроза печени, оставив после себя двоих сыновей, Роберта Бландфорта и Хьюго Парра, что держат теперь в Сити маклерскую контору, будучи такими же прохвостами, как их папаша.

– Нет, – провозгласил Кортни, звонко хлопнув по краю столика, за которым его разместили для записи воспоминаний великого человека.

– Исав милосердный, теперь-то что не так?!

– Клевета и дискредитация.

– Чушь! Разве можно дискредитировать покойника?

– Его сыновья еще живы. По крайней мере, вы не утверждали обратного.

– Считаете, я слегка перегнул палку? – задумался Г. М.

– Слегка? Еще не закончен первый абзац, а я уже вижу тысячефунтовый иск за моральный ущерб!

– Что ж… – снова задумался Г. М. – Быть может, последняя фраза и впрямь звучит чересчур откровенно. Ну хорошо. Вот что мы напишем. Мы напишем: «…двоих сыновей, Роберта Бландфорта и Хьюго Парра, что ведут теперь дела в Сити и унаследовали множество фамильных черт». Теперь не подкопаешься – согласны?

– Но…

– Заметьте, черты я упомянул не отцовские, а фамильные. Батюшки-светы, говорить, что кто-то унаследовал семейные черты, – все равно что делать человеку комплимент, разве нет?

Сей довод Кортни счел малоубедительным, но промолчал.

– Теперь же вкратце опишу дни детства, – без предупреждения переключился на диктовку Г. М., – что запомнились бы как умеренно приятные, не будь они отравлены вышеупомянутым Джорджем Байроном Мерривейлом.

Этот проныра вечно настаивал, чтобы меня отправили к парикмахеру или дантисту, а еще проверял у меня уроки, спрашивая, как называется столица Бессарабии, или задавая задачки на сложение, где всегда фигурировал скудоумный простофиля, покупавший в бакалейной лавке такое количество продуктов, что обычная семья протянула бы на подобном рационе не меньше четырнадцати лет.

Случись мне ошибиться с ответом – а я, как правило, ошибался, – этот человек поворачивался к отцу и говорил: «Генри, мальчик не получает должного воспитания», после чего мне, как не получающему должного воспитания, задавали нещадную взбучку. Разве это справедливо? – возопил Г. М. тоном бывалого оратора и уставился на слушателя, будто ожидая ответа, но тут же вернулся к размышлениям вслух. – Хотя не без радости добавлю, что жизнь Джорджа Байрона Мерривейла вовсе не была сладкой, как имбирная шипучка. Помнится, впервые увидев его, а в тот момент мне было полтора года, я разорался так, что едва не потерял голос. В возрасте трех лет я почти насквозь прокусил ему палец, в пять налил ему в шляпу горячей патоки, а когда мне стукнуло семь, разделался с этим невежей по-настоящему и теперь поведаю читателям, как это случилось. Вы же все записываете, верно? – не без волнения уточнил Г. М., на чьем лице отражалось теперь злорадное ликование.