Книга Не там, где надо, страница 98 – Кеннет Дун

Меня уже давно подмывало спросить у мисс Пиблз, что же это за недуг такой у ее сестры, который надо лечить лобстерами и итальянским мороженым. Но вместо этого я ей вежливо пожелал хорошего вечера и отправился в наш с Лекси кабинет.

Быстро пробежал глазами по списку звонков, среди которых был Монти Фостер, Вэл Креддок, Фред Дорман, а также родители Пегги, сообщившие, что приезжают в Лос-Анджелес и остановятся в доме дочери. Все они вполне могли подождать разговора до завтра. Потом занялся пакетом размером с небольшой кирпич. Судя по наклейке, его доставила местная курьерская служба. Разрезав бумагу, я извлек две небольшие книжки – стихи Роберта Браунинга и Элизабет Браунинг. «Надеюсь, чтение английской поэзии станет не самым плохим способом провести вечер», сообщалось в приложенной записке. Библиотечных штампов на книгах не было, так что, видимо, Маркус взял их из дома или специально купил мне в подарок.

Почему бы не прислушаться к такому совету? Мозг, перегруженный информацией за день, все равно отказывался работать, поэтому я решил дать ему отдых, изучив творчество влюбленных супругов. Хотя бы предпочел, чтобы мой друг прислал в подарок четвертую книгу «Александрийского квартета». Как я узнал, она называлась «Клеа», и в ней должны были прийти к логическому завершению все линии, лихо заплетенные в первых трех томах. Но пришлось довольствоваться поэзией.

Стихи миссис Браунинг мне по-прежнему не нравились. Она была весьма велеречивой и страстной дамой, настойчиво вещающей о силе всепоглощающей любви. Зато ее муж, хоть тоже отличался путанностью речи и многословием, кажется, имел и другие темы для беседы. Сам я, если и читаю стихи, то предпочитаю короткие энергичные строки, по-деловому обозначающие проблему и желательно ее решение. Но что-то в заунывных повторах Браунинга меня зацепило, была в них какая-то гипнотическая мелодия.

И старый Гендольф завидовал жены моей прелести,

Но в прошлом осталось прошедшее,

И давно опочила она, а я стал епископом…

Потому помните, что жизнь – это сон^[33].

Или вот очень энергичное стихотворение:

Миг – и они восстали из могил,

Пришли ко мне печальными холмами,

И каждый – мой оплот, огонь и знамя!

Я, их узнав, колени преклонил,

Поднял свой верный рог – и протрубил

Во имя их, погибших, падших, павших:

«Вот Чайльд-Роланд дошел до Темной Башни!»^[34]

Нашел я у Браунинга и любовные стихи, посвященные жене. Как ни странно, он не упивался взаимными чувствами, а все больше тяготел к рассказу о смерти, своей или ее.

Я входа не имел в тот мир,

Я проникал тайком

В высокий, как тут склянка с надписью «эфир»,

Согретый солнцем дом.

Никто не видел нас вдвоем

И все же каждый день

Она, пройдя ворот проем,

Спускалась по ступеням,

Меня встречала в розах.

Да, Друг друга мы любили…

Грешно, смешно, сплошная ерунда,

Но как прекрасно было!^[35]

Это было стихотворение, написанное на смерть Элизабет Баррет-Браунинг. Как я выяснил из предисловия, сам Роберт после этого прожил еще не один десяток лет.

Не вовремя, не там, где надо,

Не ту опять встречаю!

Чисты и ровны тропки сада;

Как сладок воздух мая!^[36]

Почему-то эти строки будто отворили какие-то тайные двери в моем сознании. «Не вовремя, не там, где надо». Что-то действительно произошло в этой череде событий изначально не вовремя. Кое-кто оказался не там, где должен был быть. Уоррен. Уоррен не поехал на встречу с Жюстин, а вместо этого отправился следить за своей женой. А Жюстин – осталась дома. Не там, где надо. Как в тот раз, когда она ушла из чикагской квартиры, допустив смерть своей дочери, Клеа. Нет, Клоэ.