Книга Повесть о старых женщинах, страница 309 – Арнольд Беннет

— Доктор Стерлинг считает, что тебе следует побольше ездить, а не сидеть взаперти в темном доме.

Если бы у Софьи было время подумать, она не назвала бы дом темным. Ей это могло только повредить.

— Ах вот как! — фыркнула Констанция. — Так вот, если мистер Стерлинг желает знать, мне мой темный дом очень нравится.

— Разве доктор не советовал тебе путешествовать? — настаивала Софья.

— Да, он об этом заговаривал, — неохотно признала Констанция.

— В разговоре со мной он на этом настаивал. И я намерена повторить тебе его слова.

— Пожалуйста! — любезно согласилась Констанция.

— Боюсь, ты не понимаешь, как все это серьезно, — сказала Софья. — Ты не видишь себя со стороны.

Мгновение она молчала. То, как многозначительно Констанция повторила слова «мой темный дом», вывело Софью из равновесия и заставило ее позабыть осмотрительность. Она решилась подробно пересказать Констанции свой разговор с доктором.

— Это вопрос твоего здоровья, — закончила она свою речь. — Я сочла себя обязанной серьезно с тобой поговорить и поговорила. Я надеюсь, что ты поймешь меня правильно.

— Ну разумеется! — поспешно ответила Констанция и подумала: «И трех месяцев не прошло, как мы вместе, а она уже пытается прижать меня к ногтю».

Наступило молчание. Наконец Софья сказала:

— Нет сомнения, что и ишиас, и сердцебиение у тебя от нервов. А ты не бережешь свои нервы и волнуешься по пустякам. Смена обстановки принесла бы тебе огромную пользу. Ничего другого тебе не надо. Право, согласись, Констанция, что жить в таком месте, как Площадь св. Луки, притом что ты можешь делать что хочешь и ехать куда пожелаешь, — это уж чересчур. Верно?

Констанция поджала губы и склонилась над вышивкой.

— Ну так как же? — ласково спросила Софья.

— Кое у кого душа черная, как дым в Берсли! — сказала Констанция, и Софья с удивлением увидела, что на глаза сестры накатились слезы.

— Констанция, дорогая! — спохватилась Софья.

— Ни за что! — воскликнула Констанция, отбросив рукоделье и внезапно разражаясь слезами; ее лицо перекосилось, как у плачущего ребенка. — Ни за что! Я должна вернуться домой и сама за всем проследить. Ни за что! Мы здесь только и делаем, что швыряем деньгами. Это не по-христиански. Прогулки, экипажи, гостиная! По шиллингу в день за каждую собаку. Никогда ни о чем подобном не слыхивала. Я хочу домой. Вот и все. Хочу домой.

Впервые за долгое время Констанция заговорила о деньгах, да еще с такой неистовой яростью. Это рассердило Софью.

— Будем считать, что ты здесь моя гостья, — надменно сказала Софья, — если тебя это так волнует.

— Ах нет! — ответила Констанция. — Да разве мне денег жалко? Нет, я не согласна.

И слезы полились ручьем.

— Я на этом настаиваю, — холодно сказала Софья. — Я говорила с тобой ради твоего же блага. Я…

— Ах, — с безнадежностью в голосе перебила ее Констанция, — ну что за деспотизм!

— Деспотизм? — воскликнула пораженная Софья. — Знаешь, Констанция, я считаю…

Софья встала и ушла к себе в комнату, где томились взаперти собаки. Они тут же выбежали на лестницу. Софью трясло от волнения. Вот что выходит, если пытаешься помочь! И это Констанция… Право же, на Констанцию это так не похоже! Какая несправедливость! И Софья не стала противиться возникшему у нее в душе ощущению несправедливости. Но внутренний голос говорил ей: «Ты все испортила. На этот раз у тебя ничего не вышло. Ты потерпела поражение. И вся ситуация недостойна тебя, недостойна вас обеих. Две пятидесятилетние женщины — и так ссорятся! Стыдно! Ты все испортила». И чтобы заглушить этот голос, Софья еще пуще растравляла в себе чувство обиды.