Книга Неприятности в клубе «Беллона», страница 103 – Дороти Ли Сэйерс

– А кого в наше время волнует техника?

– Ах, но ведь есть же разница между человеком, который может рисовать нормально, но не хочет, и человеком, который к рисованию вообще не способен. Ладно, давайте взглянем на остальное.

Паркер демонстрировал картину за картиной, Уимзи бегло оглядывал каждую и брался за следующую.

– Перед нами, – произнес Уимзи, вертя в руках палитру и кисть, подобранные минутой раньше, – работы совершенно бездарной художницы, которая, тем не менее, пытается подражать манере весьма передовой школы. Кстати, ты, конечно, заметил, что в пределах последних нескольких дней мисс Дорланд писала – а потом вдруг все бросила, преисполнившись внезапного отвращения к живописи. Палитра вся в краске, а кисти так и остались торчать в скипидаре, причем вот-вот окончательно испортятся: кончики-то уже изогнулись. Пожалуй, это наводит на определенные мысли. Я… Одну минуточку! Покажи-ка мне эту картину еще раз!

Паркер выставил вперед портрет косоглазого мужчины с болезненной желтоватой кожей, об этом полотне детектив уже рассказывал коллеге.

– Поставь-ка на мольберт. Очень, очень любопытно. Видишь ли, все прочие картины – лишь плод подражания чужому искусству, в то время как эта – попытка подражать природе. Почему? Картина весьма скверная, но ведь предназначалась же для кого-то! И над ней немало поработали. Что же вдохновляло мисс Дорланд?

– Ну, уж никак не красота этого типа!

– Нет? Но ведь должна же быть какая-то причина! Вот Данте – ты, должно быть, помнишь, – однажды нарисовал ангела. Знаешь лимерик насчет полковника из-под Тьепваля?

– И что с ним случилось?

– У полковника из-под Тьепваля в спальне двое козлов проживали. В них он видел портрет двух друзей юных лет, но которых – припомнит едва ли.

– Если эта мазня напоминает тебе кого-то знакомого, то невысокого я мнения о твоих приятелях. В жизни не видал более мерзкой рожи.

– Да, не красавец. Но, сдается мне, это зловещее косоглазие возникает только за счет скверной техники. Если не умеешь рисовать, очень трудно добиться, чтобы глаза смотрели в одну точку. Ну-ка, Чарлз, прикрой один глаз – да не себе, а портрету.

Паркер повиновался.

Уимзи присмотрелся повнимательнее – и покачал головой.

– Нет, ничего не приходит в голову, – сказал он. – Возможно, я его вообще не имею чести знать. Впрочем, кто бы он ни был, эта комната наверняка тебе кое о чем порассказала.

– Здешняя обстановка наводит меня на мысль, – отозвался Паркер, – что девушка интересуется криминалистикой и химией куда больше, нежели позволительно в сложившихся обстоятельствах.

Уимзи вскинул глаза.

– Хотел бы я уметь думать так, как ты.

– А что думаешь ты сам? – нетерпеливо потребовал Паркер.

– Увы, – вздохнул Уимзи. – Сегодня утром я рассказал тебе про Джорджа, поскольку стеклянный пузырек – это факт, а утаивать факты непозволительно. Но вот мысли свои я тебе сообщать не обязан.

– Так, значит, ты считаешь, что Анна Дорланд преступления не совершала?

– Насчет этого ничего не могу сказать, Чарлз. Я пришел сюда в надежде, что комната подскажет мне то же, что и тебе. Но – увы! Я увидел нечто совсем другое. Увидел именно то, чего ожидал все это время.

– Ну так о чем же ты подумал? Ежели хоть на пенни ума прибавилось, может, поделишься? – поддразнил Паркер, отчаянно пытаясь удержаться на шутливой ноте.