Книга Ракета в морг, страница 43 – Энтони Бучер

— Попробую что-нибудь из этого, — сказал Маршалл.

— Лучшее из эссе того сборника “Если” — это “Если бы Ли проиграл при Геттисберге”. Вы читаете это название, дважды задумываетесь и говорите: “Но он действительно проиграл”. А потом читаете эссе и понимаете, что оно написано как бы профессором, живущим в мире, где Геттисберг стал грандиозной победой южан, и рассуждающим о возможностях “если”-мира, где они потерпели поражение (то есть, естественно, нашего мира), тем самым раскрывая природу своего собственного. Великолепная работа, и знаете, кто её написал? Уинстон Черчилль, вот так. Есть определённое удовлетворение в том, чтобы называть его братом авторов фэнтези.

— Я лучше дождусь той вашей истории, — сказал Маршалл, и всерьёз. — Как она называется?

– “ЭПИК”^[45]. Дон Стюарт любит односложные заголовки, а тут получается хорошая двусмысленность. Только она будет не под моим именем, а Роберта Хэдли.

— Почему?

— Потому что все рассказы Остина Картера должны соответствовать этой таблице. Все они взаимозависимы — переходящие персонажи и непротиворечивая схема будущего. То есть, события истории А — часть прошлого истории N, происходящей на тысячу лет позже. Этакая миллениальная и галактическая comedie humaine^[46], за которой чертовски трудно следить без этой таблицы. Да и с ней тоже. Так что всё помимо серии — это Роберт Хэдли, то есть то, что продаётся по центу за слово и дороже. Я не хочу наносить ущерб коммерческой ценности этих имён, так что всякий раз, когда я продаю брак дешевле цента, это Клайд Саммерс.

Маршалл был почти против своей воли очарован. Возможно, Остин Картер слишком любил слушать самого себя, но говорил он хорошо. Болтовня другого человека, если тот умён, самое интересное, что можно слушать; а данный образец болтовни был интересен в высшей степени.

Тем не менее, лейтенант был при исполнении.

— Каковы ваши рабочие часы? — спросил он.

— Я, как правило, встаю где-то в половине девятого, а к половине десятого уже стучу здесь. Перекусываю, когда можно приостановиться, а потом, если получится, работаю до трёх-четырёх. Знаю, некоторым лучше работается по ночам, но я предпочитаю дневное время, разве что не укладываюсь в срок.

— И вы работали над этим весь день?

— Да, не считая сандвича совсем недавно, и весьма приличного. Сегодня работа пошла.

— И в одиночестве, конечно? — Картер странно посмотрел на него, и Маршалл поправился: — В смысле, боюсь, у вас много помех вроде меня?

— Нет, и, честно говоря, я бы добавил “Слава Богу”, если бы вы не появились меня потревожить как раз в тот момент, когда я рад был отвлечься. Ещё пива?

— Спасибо, полагаю, что стоит. Скажите, Картер. У вас хороший теоретический ум. Вы когда-нибудь пробовали применить его к иным проблемам, помимо науки и фантастики?

Остин Картер протянул ему пиво.

— Вы имеете в виду убийство?

— А почему вы спросили?

— Припомнил, что ваша жена — фанат. Подумал, может, она вам создала какие-то проблемы.

— Собственно говоря, так и есть. Она пробует свои силы в детективном романе и творчески заперла сама себя в запертой комнате, из которой теперь не может выбраться. Подумал, может, вы захотите развлечься.

— Продолжайте, — кивнул Картер. — Попробую. Иногда достаточно подбросить идею, и что-то да выгорит.

— Итак: у вас есть человек с ножом, вонзённым в спину под таким углом, что доктор клянётся — эту рану нельзя нанести себе самому. Он в кабинете своей квартиры, комнате с тремя дверьми. Одна из них ведёт в ванную в тупик. Перед другой три абсолютно надёжных свидетеля, которые заверяют, что её не использовали. Третья на цепочке изнутри и открывается только на дюйм, так что ни одна рука не могла бы накинуть эту цепочку снаружи. Оконные экраны закрепляются изнутри, а стена снаружи окон, находящихся в трёх этажах над землёй, совершенно отвесная. Она пыталась создать самую запертую в мире комнату и, боюсь, перестаралась.