Книга Руки Орлака, страница 120 – Морис Ренар

– Мы обязаны, просто обязаны сдать его полиции! – воскликнула Розина. – Правда должна восторжествовать! Пусть его арестуют! Нельзя же допустить, чтобы жертву покарали, в то время как виновный останется на свободе!.. Доверься мне, Стефен! Пусть я и не способна сейчас сохранять спокойствие, рассудок подсказывает мне, что мы должны заявить на этого человека!

– И признать мое бессилие? Объявить всем, что у Стефена Орлака – руки убийцы, как у царя Мидаса были уши осла? Стать совершеннейшим посмешищем?

– Не думаю, что это выйдет наружу. Но даже если об этом узнают, разве так будет не лучше, чем прозябать в вечном страхе, с ножом у горла и зависшим над головой лезвием гильотины? Наконец, разве не наш долг – привлечь к ответственности убийцу твоего отца и нашего старого друга, наказать этого мучителя, который давно уже тебя преследует, этого шантажиста, который хочет выманить у тебя деньги, да что там! – опасного убийцу, который уже совершил несколько жутких злодеяний и может совершить другие, человека, который так и не поплатился за свои преступления?.. Кто он такой, этот Вассёр? Смертник, лишь по воле случая не отправившийся на тот свет! Его голова лишь чудом не угодила в корзину с опилками!^[100]Его свобода, его жизнь незаконны! Его существование – пощечина правосудию! Оно оскорбляет общество! Оно оскорбляет даже здравый смысл…

Розина резко остановилась и принялась лихорадочно размышлять. Мысленно она ставила себя вне событий. Она «поднималась к Сириусу», пытаясь смотреть на факты свежим, беспристрастным взглядом. Затем она опустила глаза на Стефена.

Он выглядел бледным и изнуренным, что было вполне естественным. Со дня монжеронской катастрофы он страдал как про́клятый. Одни после подобных злоключений делались седыми, другие – немыми или заикающимися, третьи – уродливыми и безобразными, четвертые и вовсе лишались жизни. Она чувствовала, что он утратил волю, стал не уверен в себе. Еще с четверть часа тому назад, слушая его рассказ, она поражалась тому, какие уловки выдумывало его безудержное воображение, чтобы скрыть размер рук, которые стали больше, чем были. К чему было соскребать номер с перчаток? Зачем понадобилось расширять перстни и красть для этого украшения? Припухшие руки и деформированные пальцы вполне можно было объяснить ранами, надрезами и шрамами!.. Но сколько же потрясений пришлось пережить с тех пор Стефену: эти записки, эти преступления, эти подозрения, которые крутились в его голове!..

Она сказала:

– Предоставь это дело мне, ладно? Есть у меня одна мысль. Я все беру на себя. Но мне нужны будут советы. Советы человека, заслуживающего доверия. О том, чтобы попросить помощи у какого-нибудь судьи или прокурора, не может быть и речи – это было бы сродни доносу. Есть у меня один знакомый, который вполне подходит на роль советчика. Это человек, для которого в деле правосудия нет секретов, и, однако же, он – не должностное лицо. Наша дружба станет залогом его молчания. Я сейчас говорю о мсье Бретёе, судебном репортере. Ты согласен передать мне бразды правления?

Уже едва держась на ногах от усталости, Стефен лишь махнул рукой:

– Ох! С радостью!

Молодая женщина продолжила обдумывать ситуацию. Она поглаживала розовым пальчиком мягкий пурпур своих губ, и в ее бездонных глазах сверкал тот же огонь, который она видела во взгляде шевалье де Крошана в вечер его смерти.