Книга Руки Орлака, страница 166 – Морис Ренар

Он расплатился, и Жильберта проворно протянула сдачу пришедшему в полный восторг гарсону.

– Покорнейше благодарю, – поклонился тот, расплывшись в улыбке. – Поистине королевские чаевые! Приходите к нам еще, мадам.

– Он назвал меня «мадам»! – просияла девушка, когда они с Мареем направились к лошадям. – Хотя я еще и не жена вам, все равно приятно. Меня так никто еще не называл! «Мадам»… «мадам Жан Марей». О Жан! Чудесное утро, не правда ли?

* * *

Минут через десять они уже снова были в седле.

Едва выехав из Арменонвиля, наши всадники опять наткнулись на Яву, медленно шедшую по дороге с семенившим рядом пуделем и небольшим саквояжем в руке. На сей раз она смерила Марея и его спутницу уже гораздо более пристальным взглядом, особенно – молодого человека. Глаза ее смотрели сурово и жестко, губы кривились в злобной ухмылке.

– Мне что-то не по себе, – шепнула жениху Жильберта. – Уж больно нехорошо она на нас смотрит.

Они уже проехали мимо, когда сзади послышалось:

– Фредди! Фредди!

Пудель тявкнул и кинулся вслед за фыркающими скакунами.

– Фредди! – снова прозвучал хрипловатый голос.

– Не оборачивайтесь, прошу вас! – взмолилась Жильберта.

Ее лошадь-полукровка внезапно резко дернулась, но изящная рука девушки, до сих пор такая расслабленная и спокойная, уверенно натянула поводья. Жан Марей наградил невесту нежной, полной любви и добродушной насмешки улыбкой, но Жильберта поспешно отвернулась, чтобы скрыть две быстро скатившиеся по щекам слезинки, и, пришпорив коня, галопом умчалась вперед.

Как и было условлено между графиней де Праз и Лионелем, по возвращении с конной прогулки Жан Марей получил приглашение отужинать у них в тот же вечер. День прошел без каких-либо происшествий, и, следует сказать, ужин тоже выдался совершенно обычным, ибо не имел никакой иной цели, кроме как облегчить заговорщикам наблюдение за тем, кого они желали погубить.

Мсье Марей явился в безупречном фраке, весь вечер пребывал в прекрасном настроении и много шутил, хотя порой, как обычно, и впадал в свойственную ему задумчивость. Сколько графиня и ее сын, пусть и украдкой, ни разглядывали гостя, к какому-либо конкретному заключению они так и не пришли.

Когда Лионель на глазах у Марея принялся листать альбом с фотографиями мадам Ги Лаваль в надежде вызвать у него определенные эмоции и вовлечь его в доверительную беседу, тот никак не отреагировал. Поскольку в «Одеоне» шел спектакль «Прокурор Галлерс», графиня ловко перевела разговор на тему раздвоения личности, однако Марей, ограничившись двумя-тремя дежурными фразами, проявил лишь светский интерес к подобного рода психическим расстройствам. Мир апашей, как он заявил во время короткой беседы на злободневную тему преступности, также был ему безразличен.

Словом, время шло, но Марей, наслаждавшийся общением с Жильбертой, покинул их дом лишь около полуночи, да и то с большим сожалением, не выказав при этом ни малейших признаков подчинения каким-либо таинственным силам.

Впрочем, все это ничего не доказывало: Лионель, уже успевший ознакомиться с несколькими трудами известных психиатров, был убежден в этом твердо и непоколебимо.

Он вышел вместе с Мареем, с которым вскоре расстался, сообщив, что намерен провести ночь в «Кавказском погребке».