Книга Руки Орлака, страница 277 – Морис Ренар

Он стоял передо мной с отпавшей от изумления челюстью, весь в поту от волнения.

«Говори, где спрятал банковские билеты. Ну же! Немного искренности пойдет тебе только на пользу».

Тогда он показал нам тайник – тот был в старой полуразвалившейся стене. И, ступив на путь признания, этот малый, похоже, уже не собирался останавливаться.

«На ярмарке я попался специально, – сказал он. – Так затея с часами выглядела более правдоподобной».

«Это мы знаем и без тебя», – сказал я ему.

Но вот чего я выяснить не сумел, так это имени его сообщника, тайком следившего за тем, чтобы какой-нибудь бесстыдный прохожий не утащил бумажник, содержавший пресловутую записку.

Той зимой, как всегда, мой друг Пьер Кальмон, дворянин-фермер из коммуны Боннель, пригласил меня на несколько недель к себе – поохотиться на кабана.

В один из дней, увлекшись охотой, я далеко ушел от границ охотничьего угодья и с наступлением сумерек, кое-как сориентировавшись на местности, двинулся в сторону Боннеля. Спустя полчаса ходьбы я наткнулся на сторожа из нашего имения, который трубил в рог, собирая гончих. Он указал мне кратчайший путь. Я вышел на национальную автомагистраль, пересекавшую лес.

До Боннеля оставалось не более полулье^[144], но я чувствовал себя жутко уставшим, было очень холодно, так что, заметив постоялый двор «Синий дом», я решил зайти выпить чего-нибудь согревающего. Между тем совершенно стемнело.

Об этом заведении, уединенно стоявшем посреди леса неподалеку от дороги, я был наслышан. Накануне, когда мы проходили мимо, Пьер сказал мне, что у владельцев – бездетной пары – дела идут неважно и что они, наверное, «будут продаваться».

Я вошел через застекленную дверь в небольшой трактир. Какая-то женщина пронзительно прокричала:

– Включи свет, Антуан!

Тотчас же зажглась свисавшая с потолка лампочка.

Пока его жена кипятила воду для моего грога, Лушо – я и сейчас помню, как его звали, – не удержался и поведал мне о своих несчастьях. По его словам, он сильно «попал», купив эту гостиницу, где теперь, после увеличения числа автомобилей, никто не останавливается, из-за чего они оказались на грани разорения, нужды и тому подобного.

И тут, словно по волшебству, в трактир вошли трое клиентов.

Двое первых прибыли вместе: какой-то матрос, направлявшийся на железнодорожную станцию – увольнение у него заканчивалось, и нужно было вернуться в Шербур, – и поляк-поденщик, искавший работу. Они встретились на стыке дорог и оставшийся путь проделали вместе.

Лушо ввязался в их разговор. Матрос был довольно веселым парнем, но его кривая юная физиономия вызывала у меня не больше симпатий, чем бородатая рожа поляка.

– Я б и машину взял, старина, – сказал он, – но уже почти пустой!

Он пояснил, что провел увольнительную у одной особы, обобравшей его до нитки, что он и так в долгах как в шелках, «но уж больно хотелось повидать эту Мирей, старина».

– Она очень даже ничего деваха. Сейчас покажу тебе фото!

Он вытащил из сумки портрет, которым все вежливо полюбовались, затем вернул фотографию на место и завязал сумку на узел, который привлек внимание поляка.

– Такого я никогда не видывал, – сказал он, – хотя и знаю их с дюжину. Впрочем, в чем вам, морякам, еще шарить, как не в узлах.

Они принялись завязывать тесемки на самый разнообразный манер, чем вызвали восхищение четы Лушо.