Книга Повелитель света, страница 169 – Морис Ренар

Но что сказать о тех, кто в сарванов верил? Бедняги жили в страхе. Если они и выходили из дому, то лишь в компании соседей; так, группками, с подозрением взирая на небо, жители деревень и передвигались. Ох уж это небо! Еще одна загадка добавилась к его многочисленным тайнам, заставив людей опасаться его еще больше. Они запирались в своих домах задолго до сумерек и, когда опускалась враждебная ночь, прислушивались к малейшему шуму, так как решено было: в той из коммун, где заметят сарванов, сразу же бьют в набат. Но этот сигнал тревоги слышался разве что в головах, где стучала кровь, отдаваясь болезненным набатом. Лишь когда день окончательно вступал в свои права, открывались слуховые и подвальные окошки, потом окна и, наконец, двери.

Некоторые совсем не покидали своих домов. Другие, менее боязливые, старались выходить как можно реже. Они вздрагивали от малейшего колебания воздуха, делались мертвенно-бледными, если вдруг от слабого порыва приоткрывались двери, но особенно их пугал ветер. Дуновение, приводившее в волнение тополя Мирастеля, становилось предметом долгих обсуждений; пробегавший по листьям зефир казался предвестником зла. Его теплые прикосновения повергали людей в трепет. Они были бы только рады узнать, откуда дует этот ветер, что он есть на самом деле, но вслух подобные вопросы никогда не задавались.

По правде сказать, больше всего жители этих мест боялись, что их схватят сзади чьи-нибудь проворные руки, которые они заметят слишком поздно. Поэтому они постоянно оглядывались. Хлопнуть товарища по плечу, подкравшись к нему незаметно, стало смертельно опасно. В Белле во время игры в шары один сердечный больной упал замертво, когда партнер дотронулся до него таким образом. Как-то в среду неподалеку от Талисьё в кустах ежевики был обнаружен труп сельского сторожа. Производя в сумерках обход доверенной ему территории, бедняга зацепился рубашкой за колючки, но, будучи уверенным, что его схватили сарваны, принялся изо всех сил отбиваться, однако высвободиться не сумел и умер от страха, судя по застывшему на его лице выражению.

Население в массовом порядке покидало села. По улицам то тут, то там то и дело проходили группы людей. Иногда в гнетущей пустоте и безмолвии какой-нибудь смельчак крался вдоль стен с лицом пропащего человека. И, как и все, он поднимал глаза к небу – не с мольбой, но из чувства самосохранения: от неба люди теперь ожидали не столько спасения, сколько угрозы.

Поля опустели. Стада, охраняемые стайками детишек, все еще кое-где паслись на лугах; время от времени выходили на работу сплоченные группы земледельцев. Мрачная отрешенность звучала в приглушенных песнях и негромком смехе. Да и погода еще больше усугубляла тоску: июнь выдался угрюмым, и ветер гнал по небу серые тучи, закрывавшие солнце.

Каждый день, однако, в ту или иную церковь являлась траурная процессия. Составлявшие ее люди читали молитвы, прося Бога положить конец бедствию, сущность которого представлялась туманной. Как водится, страх становился причиной подмены понятий, и вот уже какой-нибудь священник пытался изгнать бесов с помощью средневекового обряда.

В соседних с Бюже регионах, однако, было не так тревожно. Край был эпицентром страха, который расходился лучами, ослабевая с расстоянием. В соседних странах, которые еще не испытывали опасений за собственную участь, царило спокойствие, а многие отдаленные государства и вовсе относились к сообщениям о сарванах как к газетным «уткам».