Книга Повелитель света, страница 201 – Морис Ренар

Но посреди всеобщего уныния одна за другой появились новости, которые произвели эффект разорвавшейся бомбы: герцог д’Аньес и его главный конструктор Бамэ только что построили чудесный моноплан, снабженный датчиком атмосферного электричества и невероятно замысловатым стабилизатором; тогда как воздушная эскадра государства пополнилась новым неутомимым крейсером, поразительно быстрым и легко управляемым.

Французский народ никогда не изменится. Общественное мнение тотчас же повернулось лицом к этим двум новостям. Оно окружило их одинаковым восхищением, одинаковой гордостью; но для публики тем не менее то были соперники. Соперники потому, что более тяжелый и менее тяжелый, чем воздух. Соперники потому, что частный и государственный. Соперники потому, что они противостояли одной и той же стихии, два претендента на одну и ту же победу, за счет одного и того же – скорости. В представлении народа один из них непременно должен был победить другого. Так возникла настоятельная необходимость соревнования.

Правительство воспользовалось случаем направить нервозность в спортивное русло и таким образом отвлечь внимание от ужаса Синей угрозы, назначив на сентябрь гонку между аэропланом и дирижаблем на дистанцию, которую еще предстояло установить, и объявив, что победителю достанутся 400 тысяч франков. (Как видим, участники были выбраны заранее, и стали ими именно те, о ком и судачили люди.) Поручив газетчикам до самого дня гонки нагнетать ажиотаж вокруг этого события, правительство под этим прикрытием отдало, однако, приказ военным инженерам и обратилось с просьбой к частным предприятиям изучить, возможно ли подняться к сарванам, и если да, то как. Оно тайком пообещало баснословные премии и обратилось с личными письменными запросами к ведущим специалистам всех стран и всех рас.

Эти письма приходили самым разным адресатам – под крыши, белые от снега или горячие от солнца; в один и тот же день кто-то получал свое осенью, а кто-то – весной.

Прочитав письмо, каждый принимался за работу. Маленькие желтые человечки склонялись над листами шелковой бумаги и тщательно вырисовывали геометрические фигуры; высокие светловолосые мужчины подходили к черной доске с кусочком мела в руке. И все они вычерчивали один и тот же рисунок: окружность, представляющую земной шар, затем другую окружность (большего радиуса), обозначающую границу атмосферного слоя, над которым находится лишь абсолютный вакуум.

Над этой второй линией кисть или мел ставили точку – пятно, затем от этой точки проводили прямую к Земле, в направлении центра – расстояние, которое нужно было преодолеть.

«Пятьдесят километров!» – думали ученые.

И тогда, вспоминая о содержании письма и о том, что их просили изобрести, они качали головами. И один произносил слово короткое и шипящее, другой – тихое и длинное, третий – мелодичное, а четвертый – гортанное. Но все эти, такие разные, слова имели один и тот же смысл, и даже в самом бедном наречии находилось подходящее выражение, так как во всех языках у наречия «невозможно» есть свой эквивалент.

Когда я уже собирался поместить это письмо на то место, которое определено ему хронологическим порядком изложения, то, несмотря на данное самому себе обещание приводить здесь – ради наставления молодежи – все разглагольствования господина Тибюрса до последнего, меня вдруг посетили сомнения. Очевидная неуместность данного послания оскорбляла во мне дух порядка и единства. Но я живо отверг столь глупые опасения ради стоящей передо мной задачи. Я даже рассчитываю, что заблуждения господина Тибюрса, приведенные все вместе и разом – словно люк, внезапно открывшийся над пропастью, – поразят читателя еще сильнее.