Книга Повелитель света, страница 225 – Морис Ренар

От сильного удара я растянулся во весь рост во внезапно захлюпавшей лужице, и – о горе! – мои очки упали, и бинокль выскользнул из рук! Одновременно мне показалось, что вокруг все потемнело. Где-то вверху над моей головой раздалось металлическое скольжение, резкие толчки… Ужасные жесткие клещи, утянувшие меня с Коломбье, снова сомкнулись на мне, и в ту же секунду, когда я полез в карман за запасными очками, что-то меня приподняло. Я услышал под собой металлическое скольжение, меня вновь чуть опустили, клещи разжались, и я оказался на новой невидимой опоре – где-то на высоте верхней части того ледяного цилиндра, внезапно возникшего и столь же неожиданно растаявшего.

Пятью метрами ниже уже успокаивалась круглая лужица.

В довершение всех бед отстегнулся и фотографический аппарат: я видел, как он, недосягаемый, плавает внизу, рядом с биноклем и очками. То была для меня полная катастрофа.

Но… [Здесь несколько слов вычеркнуты.]

Внезапно небо стало черным как сажа, однако кругом по-прежнему было светло. Из моей новой кабины, в которую меня переместили, предварительно, как я понял, присоединив ее сверху к первой, я открыл для себя следующее.

Вдали во все стороны расстилалось горизонтальное пространство, совершенно пустынное и спокойное. Оно описывало вокруг меня, на горизонте, огромную окружность открытой воды, и небосвод над ним представлял собой черный купол, на котором звезды сверкали ярче яркого – все до единой, причем все они были неподвижными. И в этом ультраночном небе, какое было бы видно с Луны или с какой-нибудь не имеющей атмосферы звезды, опускался большой, четкий, без лучей, диск Солнца. Снежная поверхность этого моря серебристой гладью уходила вдаль, к самому горизонту. Но чем ближе она была ко мне, тем меньше сверкала, становясь более прозрачной, идеальной, призрачной, и в итоге исчезала. Подо мной была лишь пропасть в 50 000 метров, причем ничто не становилось между ней и моими глазами, и пропасть эта была залита светом.

Я находился на поверхности некоего океана света, или скорее атмосферы, и мог видеть дно этого океана – Землю с водорослями ее лесов и отмелями ее гор. Я очутился в смертельной среде, на поверхности атмосферного моря; и это море было не чем иным, как первым слоем, знаменитым первым слоем, который заканчивался не постепенно, как то полагала наука, но внезапно, резко, словно настоящее море. Как бы это ни противоречило способностям газов расширяться, эти две атмосферы наслаивались одна на другую, как две различной плотности жидкости; и теперь меня окружал устрашающий вакуум.

В моей новой камере сохранялись те же температура и давление, что и в прежней, – даже тот же шум клапана. Я отважился ощупать невидимую клетку и обнаружил, что она кубическая и не очень большая – я спокойно доставал до потолка.

Как раз этим-то я и был занят, когда что-то проскрежетало по стенкам и крыше клетки. Раздался лязг железа, позвякивание крючков. Все это не должно было производить ни малейшего шума снаружи, в вакууме, но я в своем воздушном кубе, проводящем звуки столь же хорошо, как и свет, слышал все, что прикасалось к переборкам.

Внезапно что-то нас подхватило, меня и мою клетку и благодаря трем моим выроненным предметам, которые будто бы описали дугу и нырнули куда-то вниз, я догадался, что сам только что прочертил какую-то сложную восходящую кривую вроде той, которую выписывают контейнеры, когда при погрузке их цепляет крюк подъемного крана. Лужица внизу исчезла; вероятно, в результате убытия моей кабины она вошла в соприкосновение с вакуумом, а как известно, в вакууме не бывает жидкости.