Книга Повелитель света, страница 298 – Морис Ренар

– И все-таки почему же?

– Потому что некоторые из Ортофьери, будучи убежденными в невиновности Фабиуса, не простили моим предкам того, что те обвиняли его в преступлении, которого, по мнению Ортофьери, тот не совершал. И потому что некоторые другие Ортофьери, будучи, напротив, уверенными в виновности Фабиуса, не сомневались, что столь справедливый и уравновешенный человек мог совершить убийство только для того, чтобы отомстить за еще более серьезное преступление. Какое? Этого никто не знает. Фабиус, по их словам, не пожелал это открыть – то ли из великодушия, то ли из деликатности, то ли в силу того, что, открыв это, он бы выдвинул против себя самого неопровержимое обвинение в убийстве Сезара.

– Все это довольно занятно – с точки зрения психологии.

– Полноте! Эти последние тем самым пытались примирить противоречивые чувства: желание и дальше нас ненавидеть и необходимость признать, что королевский прокурор был прав и их Фабиус действительно является убийцей Сезара. Насколько мне известно, банкир Ортофьери по сей день убежден: его предок отомстил моему за некое гнусное оскорбление, – что не выдерживает никакой критики, если беспристрастно изучить характер Сезара Кристиани. Он был сама прямота, человек блестящего ума и исключительной порядочности. Я вспоминал о нем не далее как вчера, на острове Экс. Он очень нравился Наполеону…

Это упоминание об острове Экс вновь заставило Шарля Кристиани нахмуриться. Он отважно попытался овладеть собой.

«Забудем! Забудем!» – повторил он с неким исступлением.

И он снова принялся говорить – ища забвения, пытаясь убедить Люка Сертея в своем безразличии, пряча душевную боль, которую он так старался подавить. За этой внешней отвагой, за кулисами его естества, его тем не менее осаждали горестные мысли, среди которых и такая, самая приземленная и все более и более настойчивая: уехать сейчас же, как можно скорее добраться до этого видневшегося внизу мыса Шапю с его железнодорожной станцией и оказаться в Париже уже на следующее утро. Но он знал, что сделать это сейчас не сможет: его бегство зависело от расписания парохода, которое он знал назубок, так как навел о нем справки заранее, когда еще надеялся на столь счастливое возвращение!

И другая мысль, более смутная, не давала ему покоя все то время, пока он говорил. Его занимал один вопрос. Люк де Сертей, слушая его с несомненным интересом, казался, однако же, чем-то озабоченным, погруженным в какие-то собственные размышления. Почему?

По некоторой нерешительности Шарля Люк, вероятно, догадался о том, какие сомнения терзают его собеседника, так как, едва историк умолкал, он приставал к нему с все новыми расспросами. И мало-помалу Люк де Сертей становился для Шарля Кристиани уже не просто приятелем, а наперсником.

– В принципе, – продолжал Шарль, – Сезар действительно и по праву является гордостью нашей семьи. Он родился 15 августа 1769 года, в тот самый час, когда мадам Бонапарт производила на свет своего второго сына. Так маленький Сезар, обладатель имперской фамилии, стал товарищем маленького Наполеона, обладавшего самой заурядной фамилией. Так или иначе, но будущий император никогда не предал этой дружбы. Он сделал моего предка капитаном каперного судна, и репутация его блистала почти столь же ярко, как слава Сюркуфа. Он обогатил Сезара и принимал в Тюильри каждый раз, когда этот морской волк возвращался во Францию. Наполеону нравилось вспоминать вместе с ним время, проведенное в Аяччо, и подтрунивать над его колоритным акцентом, – подтрунивать тем более охотно, что от своего он, как ему казалось, избавился, что, однако, не в полной мере соответствовало истине. К несчастью, случилось Ватерлоо. Реставрация не была благосклонной к Сезару Кристиани. Верный своему богу Наполеону, он познал немилость; Людовик XVIII и Карл X старались не замечать его в общей массе закоренелых бонапартистов. В 1816 году Сезар удалился на покой. Корсика его не привлекала. Я твердо убежден, что после десятилетий сражений и абордажей он просто хотел отдохнуть вдали от распрей, вендетт и Ортофьери. Вот почему он поселился в небольшом савойском имении, которое принесла ему в качестве приданого жена и которое было колыбелью ее семьи. Он женился на Элен де Силаз в 1791-м. К тому моменту, как он перебрался в это владение, она уже умерла в возрасте сорока семи лет, оставив после себя сына, Горация, моего предка, и дочь, Люсиль, от которой происходит еще одна моя родственница, сейчас уже пребывающая в весьма почтенном возрасте. Почему тринадцать лет спустя Сезар переехал в Париж, в дом № 53 по бульвару Тампль? Почему он покинул свое силазское прибежище, не надеясь туда вернуться? В его документах, в его «Воспоминаниях», которые я изучал, не содержится точных на этот счет указаний. Можно лишь предположить, что ему опостылела уединенная жизнь в деревне, как это случается со многими из тех, кому довелось разменять седьмой десяток. Быть может также – но это еще менее обоснованное предположение, – он всегда скучал по Франции и спешил вернуться туда, будучи тайно предупрежденным о неизбежном падении Бурбонов. Именно там, на бульваре Тампль, его и застрелил из пистолета Ортофьери, проникший к нему в дом в тот момент, когда 28 июля 1835 года Сезар наблюдал из окна, как король Луи-Филипп проводит смотр национальной гвардии. Ему было шестьдесят шесть лет.