Книга Повелитель света, страница 398 – Морис Ренар

– Так-то будет гораздо лучше, – сказал Шарль, подмигнув сестре. – Сезар был достойным человеком, чему я весьма рад.

– А Трип был поэтом! – заметила Коломба. – Вот ведь Бертран обрадуется!

– Дворяне – они все такие!

Глухонемые ушли, озвучив все, до последнего, слова фильмов, которые можно было прочесть по губам.

– Ну вот! – воскликнул Шарль. – Результат: ноль. «Вы ведь меня помните, капитан, не так ли?» Кого Сезар должен был вспомнить? Да таких, кто мог бы обратиться к нему с подобными словами, – тысячи! Ты-ся-чи! Среди которых, это уж точно, и Фабиус Ортофьери, чьи приметы, в принципе, могли бы в точности совпасть с приметами преступника.

Коломба молчала.

– Я ожидал от этого дня большего, – продолжал ее брат. – «Вы ведь меня помните…» И что нам с этим делать?

– Добавить ко всей прочей собранной нами информации, ко всему тому, что нам удалось узнать с момента обнаружения люминита. А потом… ждать.

– Ждать чего? Что еще может показать нам люминит, теперь-то? Время открытий прошло! Ждать! Уж я-то знаю, кто ждать не будет! Родителям Риты и Люку де Сертею, как ты понимаешь, нет никаких резонов откладывать… сама знаешь что. Нет, все кончено!

– Ты и раньше это говорил, однако же начинал все сначала. Тебе ли, Шарль, не знать, что ничто никогда не кончается?

Свадьба Коломбы Кристиани и Бертрана Валуа была назначена на четверг, 12 декабря. Приготовления к этой торжественной церемонии отнюдь не остановили расследования, касавшегося «загадки бульвара Тампль». Напротив, оно в этот период велось еще более активно, чем прежде. Шарль воспрянул духом и принялся за дело с новым ожесточенным рвением, как все те, кто, ощутив накатывающее отчаяние, делает все, чтобы не дать ему завладеть душой. К тому же он чувствовал растущую необходимость умножить свои усилия, так как вскоре отъезд новобрачных должен был лишить его самых ценных сотрудников, и каждое утро он боялся – самого страшного – узнать об официальной помолвке Риты и Люка. Он прекрасно понимал, что Рита, находясь под всесторонним давлением, не могла вечно отсрочивать час своего окончательного отречения.

Бертран, выходя из себя из-за этих предрассудков, которые он полагал допотопными и которые, по его словам, отбрасывали Шарля на два века назад, изо всех сил трудился над раскрытием тайны преступления.

– Раз уж нам ничего другого не остается, – говорил он Шарлю, – вперед! Будем искать! Будем вкалывать! Но – честное слово! – с этими вашими великими принципами и прекрасными традициями вы просто разрываете мне сердце! Правда, – добавлял он, вскидывая свой хитрый нос, – потомок господина Трипа в данном случае не имеет права голоса. Нам, кроканам^[98], остается лишь помалкивать! Так что – за работу!

И они работали. Тщательно и скрупулезно проводили все возможные наблюдения, все мыслимые сопоставления, какие только мог им подсказать этот ограниченный по времени просмотр фильмов, материалов дела, кучи самых разных документов и даже стереоскопического плана из музея Карнавале́, воспроизводящего вид бульвара Тампль во время покушения Фиески.

Почему убийца выбрал для совершения своего преступления тот самый момент, когда мимо проезжал король? Следствие по делу Ортофьери дает тому объяснение. Всем известно, что проезд монарха перед войсками всегда сопровождается оглушительным грохотом барабанов и музыкальных инструментов, усиленным бурей приветственных возгласов. Оказия этого шума была единственной в своем роде – другого такого случая могло и не представиться. И Бертран нашел доказательство того, что шум тогда действительно стоял очень громкий, раз уж они могли наблюдать вибрацию стоявшего на столе хрустального бокала. С одной стороны, этот шум, очевидно, мог в значительной степени приглушить произведенный в комнате выстрел, тем более что – деталь, о которой Шарль сперва даже и не подумал! – по всей видимости, убийца стрелял из пистолета, заряженного малым количеством пороха, раз уж пистолет этот был предназначен для выстрела в упор. Не менее очевидным, с другой стороны, был факт, что собравшаяся на бульваре толпа давала беглецу возможность быстро скрыться; ведь и Фиески, как известно, рассуждал так же.