Книга Повелитель света, страница 418 – Морис Ренар

– Я думаю, – любезно промолвил банкир, – нам не следует откладывать что-либо в долгий ящик. Вот уже почти век досадная ошибка разделяет наши два семейства. Теперь, когда эта ошибка обнаружилась, мы не должны терять ни минуты. Почему бы нам не положить конец данному недоразумению прямо сейчас? Вы не могли бы, мсье, изложить мне содержание этих воспоминаний в нескольких словах? Все то, что вы мне поведали о тех событиях, о которых вам удалось узнать при помощи люминита, вплоть до восхитительного эпизода с попугаем, заставляет меня полагать, что у вас имеется для меня – должен ли я признаться, что очень на это надеюсь? – объяснение какой-то сокровенной тайны.

Шарль, весьма обрадованный оказанным ему приемом, удивленный тем, что ему удалось разговорить нелюдимого банкира, уже начал подозревать, что его визит к отцу Риты подготовила некая влиятельная третья сторона. В силу того что об утренних событиях была проинформирована по телефону госпожа Летурнёр, было совсем не сложно догадаться, что за волшебница превратила молчуна-корсиканца в приветливого бизнесмена. Так что с воодушевлением, очень украсившим рассказ, Шарль на несколько минут сделался биографом Жана Карту́.

– Этим утром, – сказал он, – мы – моя сестра, зять и я сам – сделали относительно этого полицейского кое-какие выводы, которые, как я смог убедиться, подтверждаются той рукописью, что находится сейчас у вас под рукой. Как мы и предполагали, Жан Карту́ служил на «Финетте» обычным матросом, марсовым, если быть точным. Уязвленный строгостью Сезара, судя по всему обоснованной, он преисполнился злобой и оставил море. О том, как из матроса он стал полицейским, после того как во время Трех славных дней поучаствовал в перестрелках на баррикадах, я и собираюсь вам рассказать. В конце 1830 года префект полиции, некто Бод, принял решение очистить Париж от толпы темных личностей, которые наводнили город во время Июльской революции. Для проведения необходимых облав он набрал людей, способных оказать вооруженную поддержку регулярной полиции. Фиески входил в их число. Как и Карту́.

– Ага! – произнес банкир. – Вот мы и подходим к главному!

– Это всего лишь иллюзия! – покачал головой Шарль. – До главного еще далеко. Слушайте, что было дальше. В то время как Фиески, бывший протеже господина Бода, по рекомендации последнего был назначен руководителем бригады рабочих, занимавшихся выправлением течения Бьевра, Жан Карту́, напротив, проявив необходимые качества, стал одним из тридцати двух агентов Сюртэ, перейдя тем самым из категории временных служителей правопорядка в категорию профессиональных полицейских. Когда Фиески начал готовить свое покушение, он был уже инспектором сыскной полиции. Если вы помните, мсье, один из сообщников Фиески, некто Буаро, накануне данного происшествия неосмотрительно проболтался, и полиция получила следующую информацию: покушение должно состояться во время парада и произойдет недалеко от театра Амбигю. Так или иначе, если бы префект полиции, коим в то время был господин Жиске, получил на руки весь расклад, если бы один из инспекторов не утаил от него факт случайного ареста этого человека, то господин Жиске знал бы, что, во-первых, речь идет не о новом театре Амбигю, но о старом, а во-вторых, что вероятным исполнителем покушения будет некий корсиканец. Этим инспектором был Жан Карту́. Почему, промолчав, он совершил столь серьезный служебный проступок? Из амбиций и из мести. Ему давно стало известно, что Сезар Кристиани живет в доме № 53 на бульваре Тампль. Вот уже много лет он с ненавистью следил за своим бывшим капитаном, который столь часто бросал его, закованного в кандалы, в темный трюм и на вечную память о котором на спине у него остались поперечные шрамы. Он подозревал Кристиани во всех пороках, во всех заговорах и выжидал первой возможности хоть как-то ему насолить, а при необходимости – и вовсе погубить. Сезар Кристиани был корсиканцем, его дом № 53 на бульваре Тампль располагался неподалеку от старого театра Амбигю, так что для Жана Карту́ тем человеком, на которого указывал информатор, был не кто иной, как Сезар Кристиани. Все опасались покушения со стороны легитимистов. Дудки! Жан Карту́ был убежден в том, что короля попытаются убить сторонники империи, и полагал, что заговорщика зовут Сезар Кристиани, ведь было известно, что старый капитан – бонапартист. Сколь бы поразительным это ни казалось, но старый слуга Наполеона, должно быть, поддерживал тайные отношения с племянником великого императора, Луи-Наполеоном, об амбициозных планах которого ходили невнятные слухи… В конечном счете, по мнению Карту́, ни на кого другого, кроме Сезара, донос, пусть имя Кристиани в нем и не значилось, и не мог указывать: он и Фиески были единственными корсиканцами, проживавшими в указанном месте, но Фиески Жан Карту́ подозревать не мог уже хотя бы в силу того, что тот, как и сам он, еще недавно был полицейским, хорошо справлявшимся со своей работой, спокойным, гуманным и впоследствии получившим (заботами самого префекта Бода) официальный пост. Правда, Фиески проживал там под фальшивой фамилией Жерар, но такова была злоба у Жана Карту́, таковы были его предвзятость и уверенность в том, что он не может ошибаться, слепая жажда мести и в то же время карьерного роста, что он не придал фальшивой фамилии Фиески никакого значения. Я сказал: карьерного роста. Так и есть: Жан Карту́ решил стать героем, в одиночку спасшим короля. Чтобы присвоить всю славу, он даже словом никому не обмолвился о том, что́ ему удалось выяснить. Упросив начальство назначить его на дежурство в район, где проживал Сезар, он собирался в ту минуту, когда король будет проезжать мимо, проникнуть в квартиру своего врага при помощи отмычки и стать орудием правосудия в тот самый миг, когда убийца монарха изготовится совершить свое злодеяние. Всего-то и нужно – ничего и никому не говорить о доносе и объяснить свой героический поступок божественным наитием. И тогда его ждет слава, продвижение по службе, благодарность августейших особ… К несчастью, точно так же, как полиция ошиблась с театром Амбигю, Жан Карту́ ошибся с корсиканцем. Вместо того чтобы бежать к Фиески, он вломился к Кристиани, убил его и незамедлительно осознал свою промашку, увидев то, что происходило на бульваре, ужасный эффект адской машины и клубы дыма, вырывавшиеся из расположенного почти напротив окна его бывшего коллеги. Телескоп, выглядывавший из окна Сезара, не был, как он сначала решил, подделкой; эта длинная медная труба отнюдь не таила в себе дула ружья. Горькое разочарование! И внезапный ужас. Жан Карту́ только что убил человека. Его преступлению нет оправданий. Более того: он оставил свой пост в момент беспрецедентного покушения. Что будет с ним, если его обнаружат здесь, рядом с жертвой, убийцу, полицейского, пренебрегшего своим долгом? В случае ареста его уже ничто не спасет; быть может, обнаружится и тот факт, что он знал и утаил информацию, касавшуюся театра Амбигю и корсиканца… Он убегает. Суматоха, царившая на бульваре, помогает ему скрыться: никто его не замечает. Остаток дня при арестах он проявляет особое усердие, что позволяет ему в тот же вечер получить выходной, о котором он не забывает ходатайствовать. Этот выходной, как мы и подозревали, преследовал лишь одну цель: избавить его от необходимости подниматься по лестнице дома № 53. Содеянное все еще переполняло его страхом. Сама мысль о том, что придется снова увидеть труп его жертвы, была ему невыносима. Тем временем ваш предок, господин Фабиус Ортофьери, был заключен под стражу. Именно тогда Жан Карту́ совершил свое второе преступление, присягнув, что видел подозреваемого рядом с местом преступления.