Онлайн книга «Повелитель света»
|
– Как же приятно, мэтр, видеть вас улыбающимся, – сказал Горо. – Я уж думал, вы совсем разучились. Малыш Арривабене подскочил к учителю с поднятыми руками, в одну секунду покраснев, а затем побледнев. – Позвольте мне вас обнять, если можно, – проговорил он прерывистым голосом. И когда растроганный Чезаре наклонился к нему и сжал в объятиях, паренек шепнул ему на ухо: – Быть может, когда вы станете богатым и знаменитым, монна Кьярина вернется… Чезаре Бордоне резко распрямился, и на щеках Арривабене отпечатались две пощечины. – Я же запретил… Запретил говорить об этом! Здесь все должны меня слушаться, понял? Змееныш! Негодный мальчишка! Иуда! Поганец! Но малыш проглотил слезы и взирал на статую с такой любовью, что Чезаре Бордоне в глубине души тут же его простил. – Ну ладно, будет! – весело произнес он. – Ступайте, дети мои. Последний день не прошел даром. Вот только смотрите не болтайте! И помните: до самой последней минуты нельзя никому открывать что бы то ни было, иначе вмиг отсюда вылетите… Завтра, мои милые, чтобы в пятом часу все были здесь – будем разбирать стенку барака… Арривабене, подойди, сынок, дай я тебя обниму. – А что, если мы проведем ночь здесь, приглядывая за статуей? – предложил Фелипе. – А то вдруг еще явится какой-нибудь завистник с молотком… – Иди-ка ты лучше выпей, мой мальчик, – последовал ответ. – Мы, комаччинцы, ничего не боимся. Ступай выпей с товарищами. Вот тебе два пистоля; больше у меня нет. Но завтра… – Завтра ваше имя прогремит на всю Феррару! – Да-да. До завтра, Горо! – Мы так вами гордимся, Чезаре Бордоне! – До завтра, Бартоломео. Фелипе Вестри повернулся в дверях и, потрясая своим фетровым током с ярко-красным пером, воскликнул: – Слава Комаккьо! Воодушевленные открытием, остановились и другие подмастерья и приветствовали Чезаре тем же восторженным воплем: – Слава Комаккьо! Комаккьо!.. Оставшись наедине с гипсовой великаншей, Чезаре слушал, как звуки здравицы прокатываются в его сознании, которое наполнилось воспоминаниями и надеждой, рисуя пейзаж его судьбы. Он снова видел свое убогое и грязное детство на берегу адриатических лагун, среди рыбацкой детворы, все горести и остервенения своей жизни… И вот его, сына комаччинского погонщика мулов, сына самого жалкого гражданина самого жалкого поселения, будут называть Комаккьо – по имени его родного города, как Перуджино, как Винчи! Ох! Фелипе прокричал это в будущее! Мир будет повторять это до скончания веков!.. И потом, что может быть более резонным? Комаккьо! Как легко произносятся эти слоги! И все это он – Чезаре Бордоне, который мог бы благодаря синьоре Андромеде прославить безвестный морской город, – всего-то и нужно, что несколько мешков искусно замешанной извести! Чезаре Бордоне почувствовал, что растет соразмерно своей судьбе. Жалкий домишко уже исчезал перед его глазами. Он был знатным синьором, жившим на средства государственной казны, во дворце – быть может, в том самом дворце Бельфиоре, в котором герцог приютил Челлини. Но тут резкий запах ударил ему в нос, заставив повернуть голову. Худой старик бесшумным видением проник в его лачугу, столь незаметно, что скульптор несколько секунд так и стоял, вскинув брови, прежде чем изумленно воскликнул: – Клянусь двурогим дьяволом, да это же сир Джакопо Тюбаль!.. |