Онлайн книга «Повелитель света»
|
– Что с вами? – обеспокоенно спросил еврей. – Что со мной, милейший? Ха-ха! А то, что если моя правая рука начинает болеть от ударов руки левой, то левая начинает болеть от ударов правой!.. То, дражайший Тюбаль, что мы не протираем только левый глаз, чтобы лучше видеть правым, но протираем также и правый, чтобы лучше видеть левым!.. То… «Да он сошел с ума!» – подумал еврей. На улице возникло оживление: с десяток дворян шествовали позади несшего фонарь слуги; все – в черном, с плюмажами на головных уборах и масками на лицах. Они что-то обсуждали с важным видом, а один, весьма впечатляющей наружности, буквально нависал над соседями и шел, приобнимая их за плечи. Но Чезаре и Тюбаль их не могли видеть – они уже покинули комнату. Группа в плюмажах переступила через порог палаццо делла Такка. Маски тут же были сорваны, плащи отброшены в сторону, явив кавалеров в галантных облачениях – господина д’Эсте и его друзей, людей, преданных герцогу душой и телом. Баччо, весь в золотисто-розовом, уже шел навстречу гостям. Его шевелюра ниспадала тяжелыми локонами. У него была изящная, гибкая шея и нежное девичье лицо. В Ферраре некоторые насмехались над его женоподобностью, но другие, вспоминая Рафаэля, относились скорее с симпатией к этой гермафродитной грациозности. Он обратился к самому могучему из кавалеров, в этот момент поправлявшему свои рукава-буфы: – Рад приветствовать в моем скромном жилище свободомыслящего покровителя искусств! Монсеньор, ваш раб почтен более, нежели имеет слов выразить это… – Поменьше пустой болтовни, кузен! Статуя – вот что меня интригует! – Пожалуйте сюда, ваша светлость! Баччо сам выбрал время визита, памятуя об анекдоте, который ходил по поводу «Юпитера» Челлини[115], и полагая, что «Андромеда» только выиграет от искусной подсветки. Более сотни больших канделябров освещали cortile, каждый – способствуя этой цели. При входе вновь прибывших в галерее заиграла музыка, и явившиеся раньше приветствовали их. Тут же вокруг статуй образовалось наиучтивейшее и наигалантнейшее столпотворение; украшенные медалями токи смешались с плюмажами, шелка тканных золотом симарр зашуршали от соприкосновений с тафтой камзолов, и прекрасные шпаги в их кожаных ножнах ощутили на себе ласки сильных мужских рук. Почти тотчас же установилась тишина. Все замерли в ожидании суждения его светлости. Герцог мешкать не стал. Несколько раз обойдя все три статуи, он произнес: – Belissima! То, что и требовалось! Браво! Рад, что ты в точности следовал моим указаниям. Завтра на площади она произведет настоящий фурор. Повторюсь: belissima! Не скрывавший своего удовлетворения Баччо поцеловал ему руку. Это стало сигналом к дальнейшим славословиям. Каждый счел необходимым отметить тонкую идею скульптора выставить на всеобщее обозрение три статуи вместо одной; а что касается «Андромеды», то, как только герцог высказал свое одобрение и стал известен тот факт, что он сам так или иначе вдохновил автора на этот шедевр, суперлатив belissima прозвучал еще столько раз, что можно было подумать, что все находятся в церкви Святого Франциска, где эхо шестнадцать раз повторяет одно сказанное слово. – Belissima! – смаковал кардинал Помпео Малатеста, папский комиссар. – Belissima! – решал Фальчиеро-младший, придворный художник. |