Книга Убийства в Белом Монастыре, страница 109 – Джон Диксон Карр

Он разложил листы из пачки.

«Клянусь – и надеюсь повторить это однажды перед лицом Господа, – я не хотел убивать ее. Карлу я не поверил. Я просто решил поехать туда и посмотреть самому, мне казалось, иначе я сойду с ума. Дело было так. Когда я попал в больницу, после того как съел эту отравленную конфету, пришел Карл и сказал: мол, я говорил тебе, Канифест – их золотая жила, и теперь, если у тебя есть хоть толика храбрости, иди и сообщи ему, что ты ее муж. Он сказал: боже, ты что, хочешь быть всеобщим посмешищем? Будь мужчиной, а? И снова стал повторять мне все то, о чем я уже слышал много раз, но не верил. Она клялась, что это неправда, всегда клялась. Она сказала, если я оставлю ее в покое и дам ей делать карьеру, она в жизни ни на кого, кроме меня, не посмотрит.

А Карл настаивал: знаешь, мол, зачем Бохун повез ее туда? И если я ему не верю, тогда мне надо самому поехать туда и посмотреть. Сказал, что ехать нужно ночью, чтобы застать всех врасплох. Она-де будет в том мраморном домике, ну а мне останется лишь пройтись там да в окошко заглянуть. Они там оба будут…

И я не знал покоя, не мог ничего делать, пока не поехал. Но у меня были проблемы с машиной, потому что вентилятор сломался и мотор стал перегреваться, да еще радиатор потек или вроде того…

Ну вот, я подъехал и заметил, что моя машина не оставляет следов, потому что прямо над дорогой ветви деревьев, а снега совсем немного. И я остановился там, под навесом. Еще подумал, где там этот мраморный домик, о котором они говорили, и увидел, что двигатель снова перегрелся. Решил выйти и охладить его снегом. Вышел, значит. Снял большую серебристую штуковину, которая сверху на крышке радиатора была. Она оказалась чертовски горячей, но я был в перчатках. Было темно, и тут я вдруг услышал, как кто-то рядом шепчет, там, на крыльце».

– А теперь включите воображение, – коротко произнес Г. М.

«Даже тогда она не знала, кто это. Я не поднимал головы. И не знал, куда я иду, просто следовал за ней. Мы поднялись на несколько ступенек, она впереди, а вокруг было темно, и она говорила не переставая, пока мы не оказались в спальне, а там она обернулась и поняла, кто я.

Я сам не понимал, что делаю. Я ударил ее, потом еще и еще раз той штукой, что держал в руке. Не могу сказать, сколько раз я ее ударил. Не помню. Но когда она затихла и перестала двигаться, я сразу пожалел о содеянном. Пытался привести ее в чувство, но она не шевелилась. Пришлось снять перчатки и посмотреть, что с ней. Руки мои были в крови; я понял, что она мертва.

Не помню, что я делал потом, разве что у меня хватило ума посмотреть, нельзя ли где-то вымыть руки. Я боялся, что по дороге обратно в Лондон какой-нибудь бриташка-коп остановит меня, чтобы взглянуть на права, а у меня руки в крови. Я стал искать ванную, но не мог найти ее, так как было темно. Потом я столкнулся с кем-то впотьмах и испугался.

Думаю, прошло достаточно много времени, потому что после того как я нанес ей все эти удары, я долго сидел рядом с ней и шепотом разговаривал. А потом, значит, наткнулся на кого-то в темноте, испугался и вернулся. Мне хватило ума сунуть перчатки и ту штуку с радиатора в карман, и затем я снова спустился на крыльцо. Я понимал, что, если услышат шум мотора, то, возможно, выйдут, потому что наверняка та женщина, с которой я встретился, всех уже подняла. Дорожка, на которой стояла моя машина, чуть спускается в сторону шоссе, и мне оставалось снять ее с тормоза и толкать до выезда на шоссе».