Книга Полночь в Малабар-хаусе, страница 131 – Вазим Хан

– Но что, если я права? Что, если Маан Сингх невиновен?

– А если виновен? – парировал Сет.

– Тогда что мы теряем?

Сет покачал головой.

– То есть сначала ты брызгаешь грязью во все стороны, надеясь, что прилипнет к… к кому-нибудь, а потом приходишь и спрашиваешь, что мы теряем?

– У меня есть доказательства.

– У тебя есть предположения, – отрезал Сет. – А это не одно и то же. Скажи, ты можешь точно сказать, кто именно убил сэра Джеймса?

Персис замялась.

– Нет. Но…

– Тогда как я могу позволить тебе продолжать? – его взгляд смягчился. – Персис, я во многом могу тебя поддержать. Но разжигать погребальный костер для наших карьер – даже не проси.

Персис вернулась домой, кипя от гнева – не столько на Сета, сколько на систему, которая ограничила его мышление и подавила в нем мужество, необходимое по-настоящему хорошему следователю.

Она швырнула свой багаж на кровать, едва не придавив Акбара – тот ответил злобным шипением, – а затем сбросила пропотевшую одежду и направилась в ванную.

Через полчаса она, приняв душ и надев короткое белое кимоно с узором в виде цветущих вишен, тяжело опустилась за обеденный стол.

– Хорошо прошла поездка? – спросил отец, отрываясь от газеты.

Персис опустила подбородок на руки.

– И да, и нет.

– Хочешь поговорить об этом?

Акбар вошел в комнату следом за Персис и, запрыгнув на стол, занял стратегическую позицию в самом углу – на случай, если хозяйка швырнет в него еще что-нибудь.

Персис рассказала о своей поездке на север, о своих мыслях касательно дела и о встрече с Сетом.

Пока она говорила, отец ложкой отправлял в рот блинчики, политые «Золотым сиропом Лайла». Затем громко рыгнул, отодвинул свою тарелку и посмотрел на дочь со смесью нежности и сочувствия.

– Твоя мама была настоящим бойцом. Я знаю, ты всегда думала, что это я заразил ее своими анархистскими настроениями, но это совсем не так. Именно она решила, что хочет участвовать в борьбе. И в этом решении она была настолько тверда, что даже сам Зороастр не смог бы ее остановить, – его взгляд смягчился от воспоминаний. – Я умолял ее не ехать со мной в тот день. Видишь ли, она была на шестой неделе беременности. До нас дошли слухи о том, что на Азад-Майдане планируется митинг. Британцы к тому времени были в панике. Они чувствовали, что уже не могут удержаться в седле, что потеряли контроль.

На этот митинг явились тысячи людей. Они скандировали, кричали, произносили речи. День был испепеляюще жаркий, я видел, как в давке люди теряют сознание, и чувствовал, как слабеет твоя мама. Я пытался заставить ее уйти, но она отказывалась: уж очень ей хотелось послушать выступление своего кумира, Сардара Пателя^[13].

Когда он закончил, по толпе прокатилась волна ярости. Люди зверели на глазах. Британцы тоже это почувствовали и приказали нам разойтись. Но это ни к чему не привело – все были в восторге от духа несотрудничества Ганди, и твоя мама тоже. Тогда все и случилось.

Я услышал выстрел и, обернувшись, увидел, как упал британский солдат, стоявший на самом краю. Все стало как в тумане. Я дотащил твою маму до нашей машины, втолкнул ее внутрь и попытался уехать. Но дороги были переполнены, люди бежали в панике. Я видел, как британские войска остервенело палили во всех направлениях.

Сэм ненадолго замолчал и как будто съежился, а его инвалидное кресло, наоборот, словно сделалось огромным, шириной во всю комнату.