Книга Моя навеки, сквозь века, страница 77 – Марина Повалей

— Ты… ты… согласен со мной?

Он сглотнул, пальцы нервно теребят рукав моего платья:

— Не совсем и не во всём, но такое развитие событий точно стоит рассмотреть. Только успокойтесь, умоляю вас, перестаньте плакать, и давайте поговорим.

— То есть, ты пойдёшь в думу? — переспросила дрожащим голосом.

Он несмело кивнул, смешно сморщив нос.

— Только нужно всё хорошо продумать…

Боже мой! Ну конечно мы продумаем!

И думали, и конспектировали, набрасывали потезисно план действий.

А потом я благодарила. И это, теперь, стало моей любимой частью операции “Слепцов не не хочет, он просто ещё не знает, что он очень хочет”.

Это ещё никакая не победа.

Согласие Слепцова – только первый шаг. Самое сложное впереди: пройти в думу, сделать её жизнеспособной и… выжить самому.

При мысли о последнем меня начинало трясти от ужаса. От страха за его жизнь, осознавая, как сильно он теперь будет на виду – ни дать, ни взять, большая, плечистая такая мишень. Это в моём мире никто не знает, чтобы на думу покушался кто-нибудь, кроме царя, но если эта дума пойдёт другим путём? Если они перестанут быть клоунами и дикарями, и Вася сможет повернуть её на диалог с правительством? Что тогда? Если они станут мешать их великой революции? Одна бомба под залом заседаний – и всё.

Бросить бы всё.

Всю эту Россию с её политикой. Продать всю недвижимость, пока её итак не отобрали и устроиться где-нибудь… да плевать где. Лишь бы жить.

Эта идея не покидала меня, упорно вгрызаясь в самые неожиданные моменты. Жужжала моим внутренним комаром, высасывая все силы, заражая отчаянием и безысходностью.

Прошла неделя, мы виделись пару раз, мельком, официальную помолвку разорвали, и теперь Вася не мог приходить ко мне спокойно. Мама Алисы не могла выносить меня видеть, после такой новости. Та, думается, представляла себя уже тёщей дворянина – не свезло. Зато господин Кос ликовал, не мог сдержать улыбку, когда изредка сталкивался со мной дома.

Старый козёл! Спит и видит, как выдать дочек с пользой для своего бизнеса. Что ему какой-то офицер, эти офицеры живут в своём мире, выдуманном триста лет назад, когда все вокруг либо завидуют их безмятежности и сытости, либо, как Кос – считает их тупоголовыми, никчёмными бездарями, не видящем дальше своего носа.

Увы и ах, но здесь я, дорогой папа с вами согласна.

На радостях он меня не трогал, не требовал отчёта.

Всё свободное время я с книжкой гуляла в Адмиралтейском саду, куда он приехал лишь два раза. Быстрый разговор ни о чём, он, как мне кажется, нарочно сворачивал с разговора о себе, о своих делах. Ни единого касания, ни поцелуя. Я ненавижу все их правила!

Ещё два раза я приходила к нему, однажды, прождала восемь часов, но он так и не явился.

— Крепко занят, — разводила руками Тоня, — нынче как утром уехал, так и нет. А вчера и вовсе – до зари почти сидел над бумагами, так и уснул за столом, и поднялся с петухами.

— А приходил к нему кто?

Тонька хмыкнула:

— Ежели вы о барышнях, то не извольте беспокоиться. Как придёт, так и уйдёт. У меня тут одна барышня, да такая, что на весь Петербург этот, ух! Другим тут места нету. Ну и барыня, конечно… Но никого не было. Барыня в поместье, а Василий Александрович в делах весь. Было, потянулись офицеры – два дня тут ходили, как к мощам. А потом, как отрезало. Господин один приезжал четыре раза. В чёрной карете, и весь такой неприметный, поди-ка вспомнить, какой он…