Книга Моя навеки, сквозь века, страница 74 – Марина Повалей

Он всё ещё недоволен, но сдержан, а это хороший знак.

— Что же это за работа? — от той ленности и лёгкости не осталось и следа. Вся поза его – одно сплошное напряжение, ноги широко расставлены, руки сложил на груди.

Я взяла его ладонь в свои руки, потёрлась о неё кошкой:

— О! Это просто потрясающее везение! Коля, — рука его дрогнула, но не отнял – хорошо. При всей моей любви к тебе, ты не один мужчина на свете, я же – твоя единственная. Нужно напомнить вскользь. Немножко, щепотка твоей ревности: — оказывается, скоро созывается дума, Коля, ну ты помнишь, Павлов, он стал депутатом, смог найти мне место в секретариате, — Слепцов хищно, неестественно улыбнулся. Не тонко, как обычно, одними губами, а прямо зубы показал. Ух! Боюсь-боюсь! — А я, представляешь, сразу подумала, вот бы тебя туда, в думу, куда-нибудь в аппарат, а я бы к тебе в секретари, — хочешь шубу? Проси Мальдивы, к тому времени, как ты разойдёшься, он будет рад купить тебе хотя бы шубу. Я понизила голос: — мы бы постоянно там были рядом, могли бы уединяться там столько, сколько бы нам хотелось! — шепнула ему на ухо, и сделала смущённый вид, — как представлю, так в жар бросает, ты ведь знаешь, какая я, стоит только подумать о нас, о тебе… не могла не помечтать, — прелесть какая дурочка в моём лице мило хихикнула, и сделалась умилённо-серьёзной: — но я же знаю, что это невозможно, вместо тебя, весь этот Таврический дворец полон чужих, безобразных мужиков, женщин-то там всего ничего…

— Алиса, я считаю, что вам… — набычился, упёрся локтями в колени.

— Знаю-знаю: работа есть работа. В конце-концов, это для меня будет первое место, а многие из них – взрослые, серьёзные, образованные, интеллигентные члены общества. Каждый день вносящие вклад в это наше общество, — дальше: моё любимое: сравнение. В той жизни ты ловился на это на раз-два: — вот знаешь, очень жаль, что ты пропустил сегодняшнее Колино выступление в суде, — я коснулась его напряжённой руки, что покоится на бедре, он тут же закинул ногу на ногу, — это было блестяще! Я уверена, что он станет хорошим депутатом, но только знаешь… я… я считаю, что так мы далеко не уедем. Они ведь все там, в думе, сплошные Павловы. Говорят, говорят… много и вдохновенно, — кончиками пальцев я глажу его ладонь, говорю спокойно, задумчиво, как если бы не проговаривала это целый день про себя, — да, он готов жертвовать практикой, но… нашему государству нужны люди дела. Которых видно по поступками, репутации, которые не болтали бы для яркой речи, а радели бы за людей, — его ладонь в моих руках, аккуратно поглаживаю длинные пальцы, сухую, чуть обветренную кожу, он поменял ноги местами: теперь правая на левой, — я знаю, что таким людям, людям дела, им противна дума, противна политика, но… — я горько вздохнула: — мне в последнее время кажется, что политика… она повсюду. Куда ни кинь – нигде не добиться своего напролом, везде нужно договариваться, лавировать. Люди не хотят уже по-старому…

— Алиса! Почему вас, женщину, вообще это заботит? — ой, ну что за выпученные глаза!

— Васенька, люди стали умнее, разностороннее. Каждый рабочий мнит себя личностью и требует уважения. Он не понимает, не видит, что он лишь агнец в стаде нашего пастыря… — поверь мой родной: я на твоей стороне. МЫ заодно. Во всём: