Книга Фотофиниш, страница 3 – Найо Марш

— Я пойду одеваться, — неожиданно сказала она. — Сейчас же. А когда вернусь, то желаю услышать разумное решение вопроса. Я выдвигаю свои предложения, как бы вы к ним ни относились. Полиция. Судебное преследование. Пресса. Кто владелец этой… — она пнула оскорбившую ее газету и с некоторым трудом высвободила попавшую между страницами ступню, — этой макулатуры? Займитесь им. — Она широким шагом направилась к двери в спальню. — И я предупреждаю тебя, Монти. Я предупреждаю, Бенни. Это мое последнее слово. Если мне не предоставят убедительные доказательства того, что это преследование прекратится, я не буду петь в Сиднее. Пусть засунут себе поглубже свой Сиднейский оперный театр, — добавила Соммита, проявив таким образом свое предполагаемое происхождение.

Затем она удалилась, не забыв хлопнуть дверью.

— О боже, — тихо сказал Бенджамин Руби.

— Да уж, — вздохнул Монтегю Реес.

Молодой человек по имени Руперт Бартоломью, собрав листы в папку, поднялся с колен.

— Полагаю, мне лучше…

— Да? — сказал мистер Реес.

— Удалиться. Я хочу сказать, все это вышло как-то неловко.

— Что именно?

— Ну, понимаете, мадам… Мадам Соммита попросила меня… То есть она сказала, чтобы я принес вот это… — он с сомнением указал на папку.

— Осторожно, — сказал Бен Руби, не пытаясь подавить в своем голосе нотку покорности, — у вас сейчас опять все вывалится. Это вы написали? — спросил он скорее утвердительно.

— Да, верно. Она сказала, что я могу принести ноты.

— Когда она это сказала? — уточнил Реес.

— Вчера вечером. То есть… ночью. Около часа. Вы как раз уходили с вечеринки в итальянском посольстве. Вы вернулись за чем-то — кажется, за ее перчатками, а она была в машине. Она меня увидела.

— Шел дождь.

— И очень сильный, — гордо сказал молодой человек. — Я был там совсем один.

— Вы заговорили с ней?

— Она подозвала меня кивком. Опустила стекло в машине и спросила меня, как долго я жду, и я сказал, что три часа. Она спросила, как меня зовут и чем я занимаюсь. Я ответил. Я играю на фортепиано в маленьком оркестре и даю уроки. И печатаю на машинке. А потом я сказал ей, что у меня есть все ее пластинки, и… Она была так мила. Я хочу сказать, она была мила ко мне, там, под дождем. Я вдруг обнаружил, что рассказываю ей о том, что написал оперу — короткую, одноактную, посвященную ей, написал для нее. Но не потому, что я мечтал, что она когда-нибудь ее услышит, вы же понимаете. О бог мой, конечно же нет!

— И она, — предположил Бенджамин Руби, — сказала, что вы можете показать свою оперу ей.

— Да, так и было. Сегодня утром. Мне кажется, ей было жаль меня, потому что я так промок.

— И вы сделали это? — спросил мистер Реес. — Не считая того момента, когда разбросали ноты по ковру?

— Нет. Я как раз собирался, когда пришел официант с сегодняшними газетами и… она увидела ту фотографию. А потом пришли вы. Наверное, мне лучше уйти.

— Наверное, сейчас не очень подходящий момент… — начал мистер Реес, когда дверь в спальню распахнулась и в комнату вошла пожилая женщина с черными как смоль волосами. Она указала на Руперта жестом, которым обычно подзывают официанта.

— Она хотеть вас, — сказала женщина. — Музыку тоже.

— Хорошо, Мария, — сказал мистер Руби и повернулся к молодому человеку. — Мария — костюмерша мадам. Вам лучше пойти с ней.