Книга Свет гаснет, страница 23 – Найо Марш

Гастон важно и двусмысленно махнул рукой. Он поднялся на сцену и поднял мечи, которые актеры сунули в фетровые чехлы.

— Желаю вам доброго утра, — сказал он. И, словно спохватившись, добавил:

— Я возьму с собой клейдеаморы и верну их завтра.

— И вам доброго утра, Гастон, — с благодарностью ответил Перегрин.

III

Перегрину пришлось признаться (но только самому себе), что атмосфера в театре изменилась. Не то чтобы репетиции проходили плохо. В целом они проходили очень хорошо; не происходило ничего более серьезного, чем ожидаемые ссоры, вспыхивавшие между актерами. В этом отношении больше других выделялся Баррабелл, игравший роль Банко. Ему достаточно было лишь появиться на сцене, чтобы возник какой-нибудь спор. Но Перегрин по большей части был терпеливым и прозорливым режиссером и никогда не давал воли серьезным проявлениям гнева, не сочтя предварительно, что для них настало время и что они окажут благотворное влияние на актеров. Он не был знаком с Баррабеллом раньше, но довольно быстро заподозрил, что тот — смутьян, и этим утром его подозрения подтвердились. Баррабелл и Нина Гэйторн пришли вместе. Он сильно понизил голос, которым прекрасно владел, взял ее под руку, и на ее поблекшем добродушном лице появилось выражение, которое напомнило Перегрину выражение лица школьницы, которой рассказывают что-то сомнительное, но крайне интересное на некую запретную тему.

— Совершенно неожиданно, — доверительно сообщил ей Голос. — Меня там не было, конечно, но я случайно выглянул… — Дальше его слова невозможно было расслышать. — …сосредоточенно… крайне необычно…

— В самом деле?

— Блонди… дрожь…

— Нет!

— Честное слово.

В этот момент они прошли через арку в декорациях на сцене и увидели Перегрина. Воцарилось очень неловкое молчание.

— Доброе утро, — бодро сказал Перегрин.

— Доброе утро, Перри. Э-м-м… Доброе утро. М-м.

— Вы говорили о вчерашней грозе.

— А? Да. Да, о ней. Я говорил, что гроза выдалась сильная.

— В самом деле? Но вас же здесь не было.

— Нет. Я видел ее в окно. В Вестминстере — ну, в Пимлико.

— А я не видела, — сказала Нина. — Вообще-то нет.

— А вы заметили, что старый навес на берегу рухнул? — спросил Перегрин.

— А! — сказал Баррабелл обычным голосом. — Так вот что изменилось!

— В него попала молния.

— Надо же!

— В разгар грозы.

— Не в театр.

— Нет, — с жаром согласились оба. — Не в наш театр.

— Вы слышали о том, что произошло с Блонди?

Они что-то промычали в ответ.

— Она была здесь, — сказал Перегрин. — Как и я. У Блонди пунктик касательно молний и электричества в воздухе. У моей матери то же самое. Ей семьдесят лет, и она очень бойкая дама.

— Правда? — сказала Нина. — Как здорово.

— Она в отличной форме, но электричество во время грозы доставляет ей беспокойство.

— Понятно, — сказал Баррабелл.

— Это вполне распространенный случай. Как искрящаяся кошачья шерсть. Нина, дорогая, — сказал Перегрин, обхватив ее за плечи, — сегодня утром придут три мальчика — прослушиваться на роль ребенка Макдуфов. Будь ангелом, пройди с ними эту сцену, пожалуйста. Вот их фотографии, взгляни.

Он открыл номер театрального журнала на странице с детьми-актерами. Там были фотографии трех маленьких гениев. Двое были до нелепости разряжены, вид у них был невинный, но за ним вполне угадывалось скрытое самодовольство. Третий был одет в нормальную одежду и имел дерзкий вид.