Книга Аптекарский огород попаданки, страница 14 – Ри Даль

— А Иван Ипатиевич — это кто? — поинтересовалась я мимоходом.

— Опять вы капризничать изволите, матушка…

— Да какая я тебе «матушка»? — я недоумённо поглядела на несчастную девушку. — Тебя, кстати, как зовут?

— Груня… — обронила она тихо.

— Груня, — повторила эхом и задумалась. — Ну, предположим. А Иван Ипатиевич — это, стало быть…?

— Папенька ваш… — Груня шмыгала носом и смотрела на меня, как на безумную.

Впрочем, кто из нас безумен, ещё предстояло разобраться.

— Ладно, Груня, — решила я наконец. — А теперь можешь мне просто объяснить, что тут происходит?

Вместо хоть сколько-то вменяемого объяснения Груня принялась выть и непрерывно креститься. Я была знакома с этой девушкой всего пару минут, но уже поняла, что это её естественная реакция на любое событие.

— Господи помилуй… Господи помилуй… — умудрялась она вставить в короткие промежутки между завываниями.

— Не поминай Господа всуе, — решила я её немного приструнить, и Груня в самом деле чуть стихла.

Кажется, нужно было самой что-нибудь соображать, но любая попытка выстроить логические цепочки в голове наталкивалась на новый приступ боли. Вроде я всё помнила… Да…

У меня был день рождения… Мы поссорились с сестрой… Потом помирились… Потом… Потом… Книги, да… Мне подарили книги, я легла спать…

Резко замутило, и я снова чуть не потеряла равновесие. Словно мои собственные воспоминания настолько перегружали нервную систему, что она отказывалась их воспринимать. Так бывает с неприятным сном, который как бы помнишь в деталях, но как только пытаешься заново проиграть его в воображении, картинка рассыпается.

Я поглядела на свои руки — повертела и так, и эдак… Мои руки, точно мои, но… не мои. Их как будто подменили, сделали вновь молодыми и холёными, словно они ничего в жизни тяжелее томика стихов не держали. Ни вздутых вен, ни мозолистой корки, гладкая бархатистая кожа…

Что со мной? В самом деле сплю?

Взгляд зацепился за нечто, показавшееся совсем уж вопиющим: прямо надо мной на уровне примерно трёх метров виднелось распахнутое окно, из которого высовывался наружу белым языком кусок какой-то тряпки. Я несколько раз моргнула, и в памяти всплыл момент, как мои собственные руки, не те, что раньше, а те, что наблюдала сейчас, берутся за эту ткань, сворачивают её в жгут и…

Воспоминание резко померкло. Я уставилась на Груню.

— Барышня… — проронила она. — Знала ж я, что убьётесь… Знала ж, что не должно вас пущать…

— Груня, я что, выпала из окна?

Та кивнула и опять разрыдалась.

Так, это уже не смешно. Похоже, я сплю. Ведь сплю же? А как иначе объяснить?..

Колющая боль мгновенно прошибла голову. Я едва удержалась на ногах, на которых теперь мне хотелось стоять вечно, даже если это всего лишь сон.

Мне и раньше снилось что-то подобное — что вновь стою, но затем и сон обрекал меня на неподвижность. Я замирала, не в состоянии сделать шаг, иногда падала и тут же просыпалась. Повреждённый спинной мозг не подавал никаких сигналов в нижние конечности даже с помощью воображения, оставляя меня инвалидом и в грёзах.

Но этот сон значительно отличался. Во всём. Я не только смогла пойти за Груней, когда она всё-таки потащила меня прочь с улицы, но также боль, которую я испытывала, ощущалась слишком настоящей, доподлинной.

Рыдающая девушка провела в дом. Пока мы шли, всё настолько путалось и смешивалось в моём сознании, что я одновременно узнавала пройденный маршрут, но при этом знала наверняка, что вижу эти интерьеры впервые.