Книга Гарпун дьявола, страница 127 – Тони Бранто

– Будто чёрта увидел, – сказал дед, жуя белую мякоть.

– Я задумался.

– О чём?

– О Летисии. Что ты хотел сказать про неё?

– Она не верила, что выживет. Была медсестрой на юге в первую войну и влюбилась в одного офицера, хотя у неё был жених, лейтенант, с которым должен был состояться неравный брак без любви. О неверности узнали, и в госпитале стали судачить, ославили Летисию шлюхой. Она потеряла свою любовь на фронте, а жених её бросил, узнав об измене. Ей пришлось прятаться до конца войны, а позже она перебралась сюда к нам. Обрезала волосы, открыла салон и стала вести себя «очень громко», чтобы никто не догадался, куда пропала та скромная девушка. А став свидетельницей неприятного разговора на маяке, она не могла выдать Джуди и не могла её осуждать. Она цену жизни знает.

Я жадно заглатывал нежное мясо, пока слушал, и с моих губ капал лимонный сок. Теперь я понимал, откуда та настойчивая забота о моём деде и его соратнике. Наверное, это называется комплекс медсестры или что-то в этом духе. Летисия чувствовала вину перед женихом и любовником, проще говоря, перед двумя военными, и она долгие годы замаливала грехи, приходя в наш дом к двум другим бывшим военным, неся полные корзины яств, и это наполняло её опустошённое сердце.

– Разве плохо любить? – спросил я.

Дед отправил в рот щедрую порцию рыбы с куском тоста, оторвал взгляд от тарелки и посмотрел в сторону моря.

– Офицер Летисии был немцем, – сказал он. – Эта любовь была обречена с самого начала.

Вот в чём дело. Вот о ком плакала Летисия на самом деле. Вот о чём Цара пела своей верной подруге.

– Его звали Уоррен, – сказал дед. – Как и отца Летисии. Она однажды рассказала мне о себе.

Я кивнул. В памяти всплыло фото офицера на каминной полке с заглавной «У» и «вздутыми» плечами. Летисия намочила бумагу там, где были погоны и петлицы.

Дед говорил, что если ты пережил горечь войны, то всё, что ты приобрёл, и всё, что ты потерял, уже никогда тебя не оставит и будет гнаться за тобой призраками прошлого.

– Ты бывал у Летисии дома? – спросил я.

– Разумеется, мы же ходим в гости друг к другу.

– Видел снимок на каминной полке?

– Какой именно?

– С петухом.

– Ты имеешь в виду Летисию и Кампиона на птичьем базаре?

– Наверное, – кивнул я.

– Да, помню. Хороший снимок. Я его делал. Мы гуляли в тот день и догуляли до базара. Погожие были дни.

Моррис вышел с чаем и кружками на подносе.

– Наконец-то! – Дед хлопнул ладонью по столу. – Пока ты нас не потравил и не отправил в Уэльс!

Приправив крепким словцом, Моррис сказал, что в Уэльсе не так жарко, как в аду, куда всем нам с ним вместе и дорога, потом присел к нам и разлил чай в три кружки. С его розового лица не сходила широченная улыбка.

– Хорошо, что ты заговорил о снимках, – сказал дед и отложил приборы. Он достал что-то из внутреннего кармана ветровки и протянул мне. – Взгляни.

Я взял карточку и сразу узнал на фотографии маленького Джозефа. На нём были шорты и вязаный джемпер, как когда-то носил я.

– Того же периода, что и фото со шляпой, – сказал я. – Ему здесь лет десять-двенадцать, да?

– Что? Нет, ты не понял, Макс. Ты спрашивал, есть ли у меня твоя фотография, – сказал дед.

– А при чём тут Джозеф?

– Это не Джозеф на снимке, это ты, Макс.

Мой взгляд упал вновь на чёрно-белое фото. Это был в самом деле я.