Онлайн книга «Волчье кладбище»
|
– Это всё, что осталось от моего Чарльза, – хрипела она мне в ухо горячим дыханием. – У нас у всех остались эти коробочки. Их после войны раздавали нашим солдатам. Чарльз умер спустя три месяца, как вернулся с фронта. И вот лежит у меня эта коробочка… Знаешь, что в ней? Миссис Гринджер, обнимая меня за шею, пыталась сфокусировать взгляд, словно хотела заглянуть мне прямо в душу. Её глаза вдруг заблестели, нахлынувшие слёзы разлились чёрными струями по щекам. – В ней рождественская открытка, а под ней – плитка шоколада, табак и маленький карандаш… Она заревела, продолжая таять у меня в руках. Я понимал, что алкоголя в неё больше не влезет, и усадил на свободное место за одним из столиков. – Ты очень похож на моего Чарльза, он был так же юн и свеж, когда мы познакомились… Она висела на мне вместе с тяжёлыми неодобрительными взглядами. Меня заждались. Я отцепил горячие её руки со своих плеч и аккуратно сложил на столе. Миссис Гринджер уронила одну руку со стола, а вторую согнула и тут же умостила на неё растрёпанную, но по-молодому пылавшую бронзой, словно ещё полную надежд, го- лову. Как только я развернулся, она схватила меня за рукав и потянула. Я присел перед ней на корточки. Меня поразило, что даже такое количество вина не смогло затопить её печали. Она никак не тонула, оставаясь на поверхности, как водомерка, хотела жить во что бы то ни стало. Глазные яблоки Ариадны закатились, уплыли. Помню, в школе один тип съел бешеную ягоду. Так его глаза потом всем классом искали, каждый по очереди открывал ему веки и смеялся. Мне не пришлось трогать нависшие веки миссис Гринджер. Она приоткрыла глаза и, найдя меня, улыбнулась. – Я хотела предложить тебе шоколад из той коробочки… Ты прости меня… Ты ведь так молод, что, наверное, и не знаешь, кто такая королева Мэри… Меня это зацепило. Не тот факт, что я молод, а несъеденный в молодости шоколад. Теперь-то уж он горше, чем вдовьи слёзы, должно быть. К полуночи я был насквозь в поту, как мышь под метлой. Пианистка с внуком покинули нас около двух, хозяин бара поставил пластинку. На танцполе шёл естественный отбор. Слабейших вырубали остатки благовоспитанности и алкоголь. Оставались бронебойные экземпляры, например вдова капитана Люксли. В узких туфлях мои ступни мучительно саднило. Раньше такими пытали и звали их испанскими сапожками. Зуб даю. Их никто не брал в виду отсутствия здесь подходящей клиентуры, и местному кудеснику пришлось сбросить с цены половину, чтобы я согласился. Ему они от какого-то щегла заезжего достались. На самом деле это была качественная американская пара из натуральной бычьей кожи. За такие расшибиться можно. Чёрная полоска бабочки свисала с моей шеи, как обессиленное существо, сорочка взмокла, я расстегнул на груди несколько пуговиц и закатал рукава. В карманах брякала чаевая мелочь, в желудке готовилось голодное восстание. Я ждал команды. Где-то в полчетвёртого хозяин, стиснув челюсти от жадности, шлёпнул мои полтора фунта о столешницу и заботливо отвесил мне отеческую пощёчину. Благодарил за содействие. Результат его устроил. Я надеялся на боб сверху в честь похорон, но смолчал. Гордость моя от алкоголя только крепла. Я сунул деньги в карман, схватил пиджак, валявшийся под одним из столов, закурил и отчалил. Ночь была безлунной, промозглой. Пахло сыростью и земляными слизняками. Небо готовилось к рассвету. Я шёл привычными своими путями через чащу, и что-то в мыслях не отпускало, царапало моё фальшивое спокойствие. Какая-то тревога. Она всегда у меня с грозой связана. В грозу я лучше всего ощущаю реальность, как во хмелю, – мой язык развязывается и сдаёт меня подчистую. |