Книга Волчье кладбище, страница 15 – Тони Бранто

Платок был уже дважды вывернут, когда проректор продолжал:

– С Дартом мы были дружны больше всего. Закончили одну школу, затем был Роданфорд. Нравы здесь были, как и везде, суровые, под предводительством моего отца процветал в библиотеке эшафот. Старик собственноручно люто порол за любые проделки. Однажды мы вовремя не вернулись с ночной гулянки, и отец обвинил во всём Дарта. Меня ждали розги, а Дарта он исключил из университета.

Стратегически отец поступил неверно. Дарт был моим самым близким другом и, соответственно, часто исполнял роль мальчика для битья, хотя я сам получал до шести розог за раз. Но в тот момент я не смог произнести, что виноват сам, у меня будто судорогой челюсти свело от страха. До сих пор эту сцену вспоминаю.

Кочински потёр рукой подбородок.

– А Дарт был слишком скромным и ранимым, чтобы вообще открывать рот. Оба мы были чересчур скромны. Из-за меня мы тогда не успели к комендантскому часу. Это мне, а не ему, было слишком весело в деревенском пабе. И признаться в этом тирану у меня не хватило смелости.

Дарт заделался военным за год до всеобщей воинской повинности. С таким багажом вариантов у него было немного. Да и отец постарался, воспользовался связями, чтобы Дарта никуда не приняли.

Похоже было, что проректору давно хотелось поговорить с кем-нибудь по душам. А может, ему страшно было возвращаться к своим проректорским делам и разбираться с нашей ночной прогулкой и засранцем Тео. Кочински продолжал погружаться в воспоминания.

– Позже мы попали с ним в один батальон, случайно или почти. В любом случае мне хотелось разыскать его, сказать, что я сожалею. Дарт не был на меня в обиде, хотя выходило, что его многочисленные рубцы на заднице были получены зазря. Четыре года учёбы у него пошли прахом. Я обещал ему, что он вернётся в Роданфорд, когда мой отец уйдёт на покой. Ждать пришлось долго, старик до гниения в суставах держался в седле, но… Обещание своё я сдержал.

Кочински облегчённо вздохнул. И я за дверью тоже вздохнул. Я начал сочувствовать проректору. Мой отец всё же лучше.

– Вы правы, мистер Карлсен. Монарх здесь я, и только меня Тео может винить в своём моральном уродстве. Я и физически не больно-то вырос. Как будто бог меня наказал за мою никчёмность. Даже война не смогла пробудить во мне силы действовать.

– Вы отменили порку, – напомнил Адам.

– Не следовало мне этого делать, – признался Кочински. – Мягкотелым я был в начале своего первого семестра. Вычищал следы тирании из Роданфорда.

Внезапно тон сменился на более привычный, сухой.

– Мне следует серьёзно подумать о возвращении розог. Но я всё-таки считаю любовь сильнее розги. Я бы очень хотел, чтобы Тео смог полюбить кого-нибудь, кроме себя. Но у него рост, как у его деда, выше шести футов, и чувство превосходства над остальными.

Милек Кочински встал и теперь направлялся к выходу.

– Старик мой лежит в кровати и умирает, но даже в таком положении смотрит на меня сверху вниз. Ни одного из принятых мной решений не одобрил. Нрав ему мой кажется снисходителен слишком. Подчинённых надо брать с квалификацией и безупречными рекомендациями, а не из моральных калек, говорит он.

У двери Кочински остановился. Я отошёл чуток в сторону.

– А в прошлом году я снова женился. На молодой. И старик заметил, что Анна не заслуживает такой рохли, как я. – Он резко повернулся к Адаму. – И знаете, что я ему ответил?